Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Чертовски точно сказано, как всегда. Я, правда, отнесла не 600 рублей, а всего 100, благо утро, понедельник, и в кино были скидки. это, называется, я сходила за персенчиком, яблочками и хлебушком, ага И учитывая, что я была в состоянии нестояния, я получила свою порцию наслаждения. Но, думаю, да, если я пересмотрю это в адекватном состоянии, то возмущения у меня будет больше, чем восторга. х)
я свою способность пиздеть положу на алтарь нашей дружбы, советский мужчина Отнесли сегодня 600 рублей на "Миссию Невыполнима-5" и хочется верить, это был последний раз, когда я даю деньги Тому Крузу. Очень люблю этого человека. Его безграничное сияние могло бы обогреть порт Находка, его ахуенность эквивалентна пожизненной голден-карте в Арбат Престиж, он может даже обходиться без леопардового халата, как Шульдих обходился без оружия в фике "Эскейп", но на фильм с ним я больше не пойду. Хватит. Баста. Доколе. Хватание за взлетающий самолет, трехминутная задержка дыхания, Саймон Пегг, Джереми Реннер, примочки из крови христианских младенцев вокруг глаз и верчение Голливуда на хую - это спасение отца мировой демократии слишком затянулось. Пусть прилетят инопланетяне, пусть Бред Питт бросит Анжелину Джоли и 16 детей с нефтетанкера, пусть рухнет Кремль, а Владимира Ильича в мавзолее заменит Сефирот; пока Итену Ханту не объяснят, что набор экшновых сцен и шуток над штампами, склеенных между собой диалогами из серии "ОСТОРОЖНО!", "Ты в порядке?", "Что же нам делать?", "Это невозможно", "Брось меня, иди один" и "Груз все еще в самолете" - не является фильмом (совсем. Серьезно. Даже у Майкла Бэя) нам не выжить среди этой смертной любви. Хотя, мне хочется, чтобы Майкл Бэй и Том Круз теперь встретились, возможно это повлечет за собой пространственно-временной коллапс и мы все перенесемся в меловой период. Новый опыт для планеты. Джереми Реннер мештем спикапил премьер-министра Великобритании. Хорошо карьера идет у товарища.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Блядь. Блядь-блядь-блядь. Я снова не сплю, и мне это пипец как не нравится, ибо второй раз за три дня - это явно перебор. Я не знаю, в чем дело, но схожу сегодня за снотворным и буду держать его у себя в тумбочке. Потому что меня просто дичайше колбасит от того, что я хочу спать и не могу. Закрываю глаза, а в голову лезут не мысли даже, а куски песен, и их никак не заглушить. А потом поза становится неудобной, и я переворачиваюсь, и закрываю глаза, и все повторяется снова. Бесит, блядь.
Поэтому чтобы скоротать время, я решила подумать о чем-то другом. Например, о татуировках. Многие знают, что у меня есть тату, пока что только одна - черно-красное стилизованное око Саурона на левом запястье. Я сделала его после сдачи сложного экзамена - в том числе, в знак того, что я могу справиться с любой трудностью. К настоящему моменту око слегка выцвело, и я хочу в ближайшее время его обновить. Хорошо бы еще три стрелы ему дорисовать, но это как-нибудь потом. А вот прямо сейчас я хочу мини-тату за правым ухом - у меня уже полгода это место зудит от желания. Я думаю, что это будет крошечный такой череп, очень простенький, вроде тех, что были в "Книге жизни" вместо орнамента. На самом деле, я не могу толком объяснить, зачем он мне нужен. Нужен и все тут. Для душевного спокойствия. А еще у меня в планах - но это вряд ли удастся сделать в ближайшие годы, скорее, года через 3-4 - большой рисунок на все правое предплечье. Я пока не особо думала над дизайном, но из того, что я надумала, это будут три портрета в овале: одна голова сверху, еще две ниже. Сверху будет Пратчеттовский Смерть, это точно. Одна из нижних голов будет принадлежать лорду Хейтеру из Вондера, а вот над третьей я пока что думаю. Может быть, чумной доктор - а то я больше не помню прикольных скелетов, разве что Сандро из Героев. Хм. А это идея, кстати - насчет Сандро. Но надо еще подумать. Благо время еще есть.)
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
А еще у меня уже третий или четвертый день висит старый баннер Фикбука, причем как тут, так и на Фикбуке, и я понятия не имею, как его перезагрузить. =(
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Внезапно осознала, почему с одной стороны я хочу влюбиться, а с другой - готова выпрыгнуть в окно, если это случится. Дело в том, что отношения мне не нужны. Я плохо понимаю людей и не особо люблю с ними контактировать; я очень сильно ценю личное пространство и уединение - мысль, к примеру, о том, что я буду спать не одна, приводит меня в ужас; я прекрасно осознаю то, что никто на Земле не будет понимать тебя и вполовину так хорошо, как понимаешь ты себя сам. Но тот факт, что к двадцати годам у не было никаких отношений, заставляет меня думать о собственной ущербности, о недостаточности опыта, которого у остальных хватает с избытком. Видите ли, дело не в том, что я одинока и оттого несчастна, нет - дело в том, что я обладаю пробелом в жизненном опыте, который заполнить не могу, и именно это меня и угнетает. А так отношений мне не надо, нет-нет-нет. Отстойно, конечно, чувствовать себя в социальном плане отсталее других, но это, наверное, справедливая плата за возможность наслаждаться блаженным одиночеством. Потому что ни один человек в мире не будет для меня настолько хорош, чтобы я посвящала ему все свое время. Я и себя-то иногда с трудом переношу, что уж о других говорить.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Называется, только забила на "Ганнибал", только смотреть перестала, а Лектер там Уиллу в любви признается. Да блядь. Придется качать все-таки третий сезон и досматривать, причем желательно успеть до конца августа.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Никогда не страдала бессонницей, и вот на тебе - не поспала за эту ночь и пары часов. И теперь у меня трещит голова, а общее состояние можно охарактеризовать как "паршивое". Господи, хоть бы помогли душ, чай и анальгин...
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Неправильная нежность Автор:Кьяроскуро Фэндом: Джейкс Брайан «Рэдволл» Пэйринг или персонажи: Бадранг/Скалраг Рейтинг: NC-17 Жанры: Слэш (яой), Ангст, PWP Размер: Мини, 4 страницы Описание: Все когда-то приедается, и жестокость - не исключение. Публикация на других ресурсах: После того, как получите мое разрешение. Примечания автора: Прошу прощения у всех фанатов Рэдволла. Я понимаю, что могу порушить ваше детство, но вдохновение порой подкидывает вещи и пострашнее.
Когда железные пальцы Бадранга стискивают запястье Скалрага, последний не издает ни звука. Он и рад бы, но еще слишком свежи воспоминания о том, как темнело у него в глазах, когда он посмел нарушить тишину своим не вовремя вырвавшимся стоном; как глухо билось о ребра сердце, все слабее и слабее с каждым толчком; как обжигал легкие воздух, едва проходящий сквозь пережатое крепкой лапой горло. И лис сжимает зубы и думает, что лучше откусит себе язык, чем позволит, чтобы такое повторилось. читать дальшеБадранг тоже ничего не говорит – зачем слова, если и так все понятно. Он нависает над съежившимся лисом, а его глаза, злые, льдисто-синие глаза смотрят на подчиненного так, как иные не смотят и на раздавленного червя на дороге. Горностай не моргает, и лишь уголки его тонких губ, чуть вздернутые в пугающем подобии улыбки, дают Скалрагу робкую надежду на то, что он этой ночью все же не умрет. Но эта мысль, против обыкновения, лиса совершенно не радует. Только не сейчас. Бадранг придвигается ближе, и Скалраг, машинально подавшийся чуть назад, едва заметно морщится – угол стола пребольно врезается ему в бедро. Но эта боль очень быстро сменяется другой, гораздо более сильной, когда увидевший это горностай еще больше сжимает пальцы на запястьи подчиненного, после чего начинает медленно его выворачивать. Лис быстро дышит через нос и глотает свои стоны. На его глаза невольно наворачиваются слезы, и он поспешно отводит взгляд, чтобы господин этого не увидел. Но тот, разумеется, видит – и вдруг, неожиданно даже для самого себя, сперва ослабляет хватку, а потом и вовсе отпускает лисью лапу, которая в тот же миг безвольно падает у Скалрага вдоль тела. Глаза лиса – непонимающие, растерянные – сталкиваются с не менее удивленными глазами повелителя Маршанка. На языке вертится вопрос «почему?», но Скалраг до дрожи боится его задать, и потому просто смотрит на Бадранга, баюкая пострадавшую лапу. Несколько секунд они стоят немой скульптурной группой в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием огня в камине. А потом горностай вдруг широко, плотоядно ухмыляется. - Знаешь, Скалраг, - говорит он и чуть отстраняется от лиса. – Сегодня я хочу по-другому. Не так, как обычно. Что ты на это скажешь? - Сэр? – голос не слушается, и произнесенное слово больше походит на полузадушенный хрип. Холодея от ужаса, Скалраг ожидает жестких лап вокруг своего горла, но секунда проходит за секундой, и ничего не происходит. Вместо этого горностай окончательно отходит от лиса, даже не глядя в его сторону, сгребает со стола оставшуюся от ужина бутыль сельдереевого вина и с жадностью к ней прикладывается. Потом усаживается на трон. - Иди сюда, Скалраг. Лис сглатывает и крепче прижимает пострадавшую лапу к пушистой груди. Отчего-то от этого нарочито ласкового тона повелителя ему становится в стократ страшнее. Но перспектива не подчиниться пугает его еще больше, и потому он выполняет приказ, замирая в шаге от лап повелителя. Головы он не поднимает. - Умница. А теперь садись. До лиса не сразу доходит, что Бадранг указывает на свои колени. - П-повелитель, н-но я… н-но Вы… - Скалраг в панике вертит головой. «Бежать, бежать отсюда!» - безумной птицей бьется истерическая мысль. Но, разумеется, он остается стоять на месте, а после того, как горностай кивает на свои колени еще раз, так и вовсе придвигается ближе и, умирая от стыда, неловко на них устраивается. Его поза нелепа и неудобна – широкие бедра лиса лишь едва касаются Бадранговых лап; основной же вес приходится на кончики лап самого Скалрага, которые уже через несколько мгновений начинают слегка подрагивать от непривычного напряжения. Горностаю это совершенно не нравится. Он хмурится, недовольно глядя на подчиненного, но лис не видит – его глаза крепко зажмурены. Бадранг выплевывает ругательство. - Не лис, а ходячее убожество, - повелитель Маршанка со стуком ставит бутыль возле трона и, обхватив лисью спину, рывком притягивает его к себе. А потом, будто невзначай, лапа горностая соскальзывает чуть ниже. Скалраг давится стоном, когда чужие пальцы сжимают основание его хвоста. - Пей. В губы лиса утыкается горлышко бутылки. Он открывает глаза, но на Бадранга не смотрит – просто не может себя заставить, и пока повелитель этого не заметил, торопливо хватает бутылку и присасывается к ней. Вино терпкое и чуть горчит, но Скалрагу плевать. Он глотает его, не чувствуя вкуса – лишь бы оттянуть момент, лишь бы опьянеть так сильно, насколько это возможно... Бадранг его не останавливает. По всей видимости, ему хочется того же самого. Вина, увы, хватает ненадолго. Уже совсем скоро бутылка кончается, и Скалраг, стремясь осушить ее до капли, высовывает язык и трясет над ним пустую емкость. Непроизвольно он отклоняется назад, и падение становится неминуемым, но твердая лапа Бадранга, по-хозяйски легшая вдоль лисьей спины, останавливает его. Скалраг давится последними каплями. Прокашлявшись, он ошалело смотрит на Бадранга. Он старается найти в них хотя бы искру обычной злобы, но взгляд хозяина Маршанка непривычно задумчив и спокоен, а лапа, перебирающая короткую шерсть на лисьей спине, делает это аккуратно, почти нежно. А потом Бадранг чуть подается вперед. - Если мне понравится, - шепчет он подчиненному на ухо, - я обещаю подумать над тем, чтобы наше дальнейшее общение проходило именно так. «Если мне понравится, если мне понравится, - стучит у Скалрага в висках. – Если понравится, еслипонравится, понравится…». Бутыль падает из его лапы и с громким треском раскалывается на куски, в то время как губы лиса лихорадочно касаются губ Бадранга, осыпая их колючими, мелкими поцелуями. «Еслипонравится, еслипонравится». Он буквально вжимает горностая в спинку трона и неистово трется об него грудью – очевидно, что если бы на Бадранге не было рубашки, между ними уже проскакивали бы молнии. Хвост Скалрага высоко задран, а задница похотливо, непристойно отклячена, но лис не позволяет себе думать о том, что будет, если сейчас в длинный дом кто-нибудь зайдет. Он вообще не позволяет себе думать в этот момент – это сбивает с нужного настроя. Но Бадранг внезапно кладет лапу ему на грудь и чуть отстраняет подчиненного от себя. - Не так, - качает горностай головой. – Совсем не так. Скалрага затапливает черное отчаянье, и он сжимается, ожидая заслуженного наказания. Что это будет – Бадранг снова изобьет его кнутом? Или будет пинать до тех пор, пока лис не начнет кашлять собственной кровью? Но Бадранг лишь чуть приподнимает его подбородок и строго смотрит в глаза. - Ты боишься? – спрашивает он. - Нет, - отзывается лис, но голова его непроизвольно кивает. - Нет? А если честно? - Нет, повелитель, - шепота Скалрага почти не разобрать, но Бадранг слышит. Злость сверкает в его взгляде, и горло лиса оказывается словно в тисках. - Нет? – гремит Бадранг. - Да. Да, - свистящий хрип. - Так-то лучше. Скалраг снова может дышать. Он с наслаждением втягивает в себя воздух, пока пальцы горностая поглаживают его там, где под кожей быстро бьется яремная вена. - Пока ты боишься, у нас ничего не выйдет, - говорит тем временем Бадранг. – Ты должен расслабиться. И тогда я не сделаю тебе больно. Обещаю. Он почти мурлычет. Скалраг и не знал, что его повелитель умеет говорить вот так, но это отчего-то действует на него посильнее сельдереевого вина – он слегка обмякает в лапах горностая, с охотой подставляя беззащитное горло его пальцам, и некоторое время откровенно наслаждается непривычными ласками. А потом рука Бадранга, все еще сжимающая хвост лиса, ползет вниз. Скалраг ахает и подается вперед, когда она проходится меж его раздвинутых ягодиц. Он непроизвольно вцепляется в плечи повелителя. - Простите, - шепчет лис и хочет отстраниться, но в этот момент губы Бадранга накрывают его приоткрытый рот. Против обыкновения, повелитель Маршанка нежен и аккуратен. Его гибкий язык поглаживает лисьи губы, впервые на памяти Скалрага будто бы прося разрешения углубить поцелуй, что вкупе с поглаживающей ягодицы лиса лапой невероятно последнего заводит. Он мычит что-то невнятное и с готовностью открывает рот. Целуется он, в отличие от господина, не очень умело, зато искупает это пылом и энергией, чем заслуживает от Бадранга одобрительного хмыка, когда они на какое-то мгновение отстраняются друг от друга. - Вот теперь мне нравится куда больше, - голос горностая тягуч и бархатист. – Теперь я почти готов поверить, что ты меня не ненавидишь. - Ненавижу? – лис в недоумении распахивает помутневшие от возбуждения глаза. – Но я не ненавижу Вас, повелитель… - Ненавидишь, Скалраг, - мягко возражает ему Бадранг, не прекращая своих ласк, отчего лис, издав сдавленное «Ы!», выгибается в его лапах. – Все вы меня ненавидите. Или вы думаете, что я слепой? Или что я ничего не понимаю? - Может… Может, другие Вас и ненавидят, но я… Ах!.. Я… Не в силах сдерживаться, Скалраг лихорадочно елозит бедрами по коленям горностая. Разрядки ему хочется до дрожи в усах, но Бадранг, не желая столь быстрого завершения, чуть приостанавливает свои движения, чем вызывает у подчиненного почти обиженный стон. - А ты, мой дорогой, в первую очередь, - наверное, и мать с сыном не смогла бы говорить нежнее, чем говорит сейчас Бадранг. Он зарывается носом в светлую шерсть меж лисьими ключицами, а потом чуть прикусывает плечо партнера. – И если ты еще раз скажешь нет, то я тебя убью, клянусь. - Но, повелитель… - Молчи. Молчи! Бадранг кусает сильнее, а движения его лапы становятся резкими и дергаными. Он припадает к губам Скалрага, и всхлипы последнего теряются у повелителя Маршанка где-то в горле. - Еще хоть слово… Хоть одно слово… - говорит горностай, прервав поцелуй, и в этот момент лис кончает. Он тяжело падает на грудь Бадранга, а его поникший пушистый хвост бьется у горностая по задним лапам. Повелитель Маршанка дает Скалрагу отдышаться, после чего спихивает его с колен. - А теперь уйди с глаз моих, чтобы я тебя не видел, - цедит он сквозь зубы. Но лис в кои-то веки не спешит выполнять приказ. Он стоит перед господином, чуть покачиваясь на онемевших после долгого сидения лапах, и взгляд его пуст, точно у деревянной куклы. Бадранг скалится и заносит лапу. - Я сказал… Ударить Скалрага горностай не успевает. Лис вдруг кидается к нему и падает на колени. В его глазах плещется тоска напополам с отчаяньем, в то время как лапы лиса быстро и ловко ползут под рубашку Бадранга. - Позвольте мне помочь Вам, повелитель, - лихорадочно говорит Скалраг, не давая повелителю вставить и слова. – Пожалуйста, позвольте мне. - Не смей! – Бадранг почти хрипит. – Не смей!.. Но ловкие лисьи пальчики уже на месте, и горностаю остается только метаться по трону, до боли в пальцах сжимая его ручки. - Остановись… немедленно… прекрати сейчас же… - выдыхает он между стонами, но Скалраг прявляет невиданное неповиновение и лишь ускоряет темп. Ему хватает всего нескольких секунд. Бадранг протяжно стонет, хватает лиса за плечи и рывком поднимает с колен. Он страстно хочет вырвать ему глотку, но вместо этого почему-то притягивает к себе и отчаянно целует. А потом торопливо отталкивает от себя и, с ненавистью глядя на Скалрага, в испуге прижавшего уши к голове, зло выплевывает: - Обещаю тебе, в один прекрасный день я вздерну тебя, как поганую крысу. Вон! В его устах это звучит зловещим предсказанием.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Вот вы говорите - те, кто пьют, чай и кофе без сахара, странные, ненормальные и вообще. А я вот поняла, что и чай, и кофе только без сахара и люблю. Конечно, я и с сахаром могу пить, но мне нравится больше, когда без. Хотя сладкое я обожаю. Парадокс. А еще говорят, что идеальный кофе получается только в том случае, если его готовят под давлением скольких-то там бар. А я скажу, фигня все это. Ибо вкуснее кофе, самолично сваренного в турке, я еще не пила. А там - какое давление? Кофе, сахар от которого я в следующий раз точно откажусь, ибо чем меньше его, тем лучше, вода и огонь. Хотя надо еще с добавками поэкспериментировать - корицы там добавить, ванили. И я жду не дождусь окончания поста, когда уже можно будет сожрать кусок сыра и влить в кофе сливки. Ага, это дико странно для меня, но больше всего я скучаю именно по сыру и по сливкам. Я думала, что мяса мне будет хотеться куда сильнее. Впрочем, это я так пишу, "пост". А на деле я просто ем только овощи, фрукты, по утрам - печенье, и пару раз макароны с кетчупом. На этом мой пост заканчивается. Хотя, конечно, я do it wrong - надо еще молиться, осмыслять свою жизнь, стараться стать чище и лучше, вставать рано, ложиться рано, трудиться и помогать людям. Но... нет, просто... нет. А вот тупо сидеть за компом, грызть яблоки и мучительно хотеть что-то сожрать - вот это да, это по-нашему. Хотя на таких вот "постах" отлично проверяется сила воли. Типа, ты уже чуть меньше недели жрал только капусту, брокколи и яблоки, а на кухне лежит целая пачка печенья. Слабо тебе будет ограничиваться парой печенюшек в день или же в один прекрасный момент ты превратишься в Куки-монстра? Если не превратишься - молодец, так держать. И, знаете, это хорошо помогает в дальнейшем. Ты убеждаешься в том, что сила воли у тебя есть, и это помогает тебе не сдаваться даже в самых безвыходных ситуациях. Типа "а я смогу, а я упрямый, я Труффальдино из Бергамо".
А вообще-то я хотела написать о том, что домашний кофе нравится мне гораздо сильнее, чем даже кофе из кофеен. Что Старбакс, что Кофешоп Кампани, что прочие забегаловки - неа, только собственноручно приготовленный, только хардкор. Я имею в виду, что тот кофе кажется мне постоянно недостаточно крепким. Единственное исключение - заказанный в одном из ресторанных двориков двойной эспрессо. Вот там была охурменная концентрация, да...
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Herr Mannelig
Bittida en morgon innan solen upprann Innan foglarna började sjunga Bergatroliet friade till fager ungersven Hon hade en falskeliger tunga
Herr Mannelig herr ManneligHerr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig För det jag bjuder să gerna I kunnen väl svara endast ja eller nej Om i viljen eller ej
Eder vill jag gifva de găngare tolf Som gă uti rosendelunde Aldrig har det varit năgon sadel uppă dem Ej heller betsel uti munnen
Herr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig För det jag bjuder să gerna I kunnen väl svara endast ja eller nej Om i viljen eller ej
Eder vill jag gifva de qvarnarna tolf Som stă mellan Tillö och Ternö Stenarna de äro af rödaste gull Och hjulen silfverbeslagna
Herr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig För det jag bjuder să gerna I kunnen väl svara endast ja eller nej Om i viljen eller ej
Eder vill jag gifva förgyllande svärd Som klingar utaf femton guldringar Och strida huru I strida vill Stridplatsen skolen i väl vinna
Herr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig För det jag bjuder să gerna I kunnen väl svara endast ja eller nej Om i viljen eller ej
Eder vill gifva en skjorta să ny den bästa I lysten att slita Inte är hon sömnad av năl eller tră Men virkat av silket det hvita
Herr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig För det jag bjuder să gerna I kunnen väl svara endast ja eller nej Om i viljen eller ej
Sădana găfvor toge jag väl emot Om du vore en kristelig qvinna Men nu să är du det värsta bergatroll Af Neckens och djävulens stämma
Herr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig För det jag bjuder să gerna I kunnen väl svara endast ja eller nej Om i viljen eller ej
Bergatrollet ut pă dörren sprang Hon rister och jämrar sig svăra Hade jag fătt den fager ungersven Să hade jag mistat min plăga
Herr Mannelig herr Mannelig trolofven i mig För det jag bjuder să gerna I kunnen väl svara endast ja eller nej Om i viljen eller ej
Герр Маннелиг
Однажды ранним утром в предрассветный час, Когда гомон птичий не слышен, Раздался девы-тролля тихий нежный глас, Сладко рыцарю так говоривший:
Герр Маннелиг, герр Маннелиг"Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим, Одарю тебя всем, что желаешь! Что только сердцу любо, получишь в сей же миг, Лишь ответь мне - да иль нет?
Дарую тебе дюжину прекрасных кобылиц, Что пасутся средь рощи тенистой. Они седла не знали, не ведали узды, Горячи и как ветер быстры.
Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим, Одарю тебя всем, что желаешь! Что только сердцу любо, получишь в сей же миг, Лишь ответь мне - да иль нет?
Твоими станут мельницы от Тилло до Терно, Жернова их из меди червленой, Колеса их - не сыщешь чище серебро, Только сжалься над девой влюбленной!
Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим, Одарю тебя всем, что желаешь! Что только сердцу любо, получишь в сей же миг, Лишь ответь мне - да иль нет?
Прими мой дар чудесный - сей острый светлый меч, Он пятнадцать колец злата стоит. Дарует он победу в любой из ярых сеч, Им стяжаешь ты славу героя!
Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим, Одарю тебя всем, что желаешь! Что только сердцу любо, получишь в сей же миг, Лишь ответь мне - да иль нет?
Я дам тебе рубаху, коей краше нет, Что не сшита из ниток иглою. Не видан тут доселе столь чистый белый цвет - Шелк тот вязан умелой рукою.
Герр Маннелиг, герр Маннелиг, супругом будь моим, Одарю тебя всем, что желаешь! Что только сердцу любо, получишь в сей же миг, Лишь ответь мне - да иль нет?"
Но рыцарь рек надменно: "Ступай с дарами прочь - Ты не носишь святое распятье! Тебе не искусить меня, дьяволова дочь, Мой ответ тебе - божье проклятье!"
И горько зарыдала дева-горный тролль, Прочь ушла, безутешно стеная: "Зачем ты гордый рыцарь, отверг мою любовь Почему ты так жесток?"
Junfrun hon skulle sig åt stugan gå Linden darra i lunden Så tog hon den vägen åt skogen blå Ty hon var vid älskogen bunden
Och när som hon kon till skogen blåOch när som hon kon till skogen blå Linden darra i lunden Där mötle henne en ulv så grå Ty hon var vid älskogen bunden
Kära ulver du bit inte mig Dig vill jag giva min silversärk Silversärk jag passar ej på Ditt unga liv och blod måst gå
Kära du ulver bit inte mig Linden darra i lunden Dig vill jag giva min silversko Ty hon var vid älskogen bunden
Silversko jag passar ej på Linden darra i lunden Ditt unga liv och blod måst gå Ty hon var vid älskogen bunden
Kära du ulver du bit inte mig Dig vill jag giva min guldkrona Guldkrona jag passar ej på Ditt unga liv och blod måst gå
Jungfrun hon steg sig så högt i ek Linden darra i lunden Och ulven han gick ner på backen och skrek Ty hon var vid älskogen bunden
Ulven han grafte den ek till rot Linden darra i lunden Jungfrun gav upp ett så hiskeligt rop Ty hon var vid älskogen bunden
Och ungersven han sadlar sin gångare grå Linden darra i lunden Han red litet fortare än fågeln flög Ty hon var vid älskogen bunden
Och när som han kom till platsen fram Linden darra i lunden Så fann han ej mer än en blodiger arm Ty hon var vid älskogen bunden
Gud trösta Gud bättra mig ungersven Linden darra i lunden Min jungfru är borta min häst är förränd Ty hon var vid älskogen bunden
Вервольф
Девушка припозднилась домой, Липы трепещут в чаще И выбрала путь через лес прямой. Дитя под сердцем несчастной.
Hilla Lilla sitter i kammaren sin Ingen vet min sorg utan Gud Hon fäller så mången tår uppå kind Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Brådt kom bud för drottningen inBrådt kom bud för drottningen in Stolts Hilla Lilla syr så vildt i sömmen sin Ingen vet min sorg utan Gud
Drottningen axlade kappan blå Så månde hon sig till stolts Hilla Lilla gå Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Nådiga Drottning I sätten er här ned Att jag må tälja mina sorger för er Ingen vet min sorg utan Gud
Min fader han höll mig så hederlig Ingen vet min sorg utan Gud En riddare dagligen tjänte mig Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Och det var Hertig Hillebrand Ingen vet min sorg utan Gud Med honom så månde jag fly utav land Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Och när som vi kommo i rosende lund Ingen vet min sorg utan Gud Där lyste Hertig Hillebrand att vila en stund Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Han somnar en stund allt uti mitt sköt Ingen vet min sorg utan Gud Han sof där en sömn så ljuvlig och söt Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Hillebrand Hillebrand sov inte nu Jag hörer min fader och mina bröder sju
Jag hade ej förr utsagt dessa ord Förrn sju sår lade Hillebrand till jord
Min broder han tog mig en guldgulan lock Så binder han mig vid sadelknopp
Och när som vi kommo i första led Min sorgbundna moder hon ståndar dervid
Då ville min broder kvälja mig Min moder hon ville bortsälja mig Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Så sålde de mig för en klocka ny Ingen vet min sorg utan Gud Hon hänger i Marie Kyrkeby Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
När moder min hörde den klockans klang Ingen vet min sorg utan Gud Hennes hjerta sönder i stycken sprang Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Stolts Hilla Lilla slöt sitt tal härmed Ingen vet min sorg utan Gud Så föll hon död ned för Drottningens knä Den lever aldrig till som jag kan klaga mina sorger
Горе Хилле
Сидела и шила Хилле, — Мое горе знает бог — Так худо нигде не шили. Кроме бога, никому не понять моих тревог.
Det bodde en bonde på Östervalla hed Och den lilla Döttrar det hade han och rara voro de I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Han hade fella fyra hand hade fella femHan hade fella fyra hand hade fella fem Och den lilla Liten Kersti hon var allra rarast utav dem I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Liten Kersti hon går sig åt skräddareby Och den lilla Och låter sig göra de riddarkläder ny I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Liten Kersti hon går sig åt skomakareby Och den lilla Och låter sig göra de riddarstövlar ny I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Om dagen så rider hon de fålar på grön äng Och den lilla På natten så sover hon i hertigens säng I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Om dagen så rider hon de fålarna till vann Och den lilla På natten så sover hon på hertigens arm I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Vår stalledräng har blivit så underligen tjock Och den lilla Så han kan inte kliva i sadelen opp I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Vår stalledräng har blivit så underligen fet Och den lilla Så han kan inte rida när solen skiner het I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
När drottningen in genom stalldörren steg Och den lilla Liten Kersti hon bort under stallkrubban smög I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Hertigen han breder ut kappan så blå Och den lilla Däruppå föder hon de sönerna två I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Frökner och prinsesser de gräto uti harm Och den lilla För liten Kersti sover uppå unge kungens arm I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Frökner och prinsesser de gräto uti flod Och den lilla För det han sig en bondedoter tog I vånn stall har hon tjänt uti lönndom
Маленькая Керсти
Жил-был бонд на хуторе Ёстервалла - И одна маленькая- И были у него дочки, и были они дороги ему - В конюшне она служила за плату-
Имел он четырех дочерейИмел он четырех дочерей, имел он пять дочерей - И одна маленькая- Но маленькая Керсти была самая любимая из них - И в конюшне она служила за плату -
И пошла она в деревню портных - И одна маленькая- И позволила сшить себе рыцарскую одежду теперь - И в конюшне она служила за плату -
Маленькая Керсти, и пошла она в деревню сапожников - И одна маленькая - И позволила сшить себе рыцарские сапоги - И в конюшне она служила за плату -
Днем ехала она верхом по зеленому лугу - И одна маленькая - А ночью спала она в постели герцога - И в конюшне она служила за плату-
Днем ехала она верхом до воды - И одна маленькая- А ночью спала на руке герцога - И в конюшне она служила за плату -
Наш конюх стал слишком тяжел - И одна маленькая - Не может он вскочить уже наверх в седло, когда солнце будет греть - И в конюшне она служила за плату -
Тогда вступила королева в дверь конюшни - И одна маленькая - Но Керсти спряталась внутрь - И в конюшне она служила за плату-
Герцог разложил свой синий плащ - И одна маленькая - И Керсти родила двух сыновей - И в конюшне она служила за плату-
Девицы и принцессы рыдали от ярости - И одна маленькая - Из-за Керсти, которая спала на руке юного короля - И в конюшне она служила за плату-
Девицы и принцессы рыдали, как водопад - И одна маленькая - Из-за того, что взял он дочку бонда - И в конюшне она служила за плату.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
А с другой-то стороны, я тут подумала, и поняла, что вся эта замутень с выпрашиванием комментариев была тупостью. В конце концов, кто хочет откомментировать - тот найдет способ это сделать, а кто не хочет, того никакими способами не заставишь. Да и к тому же, кто я, чтобы что-то требовать? Конечно, мне, как автору, вынашивающему замысел вот уже четыре года, обидно, что заинтересовалась так мало людей, но с другой стороны, это, наверное, моя вина. Надеюсь, что по ходу написания интереса прибавится. Так что первые четыре главы. Все открыто. Хотите - читайте, хотите - комментируйте, хотите - проматывайте. Никого не заставляю что-либо делать. Но помните, что фидбэк мне будет очень приятен.
Когда богам позволено все Автор:Кьяроскуро Беты (редакторы): имеются Фэндом: Ориджиналы Рейтинг: R Жанры: Джен, Драма, Фэнтези, Экшн (action), Мифические существа, Проходные слэш и гет Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Намеки на некрофилию Размер: Планируется макси, написано порядка 30 страниц Описание: Не так много времени прошло в Рейсмаре с тех пор, как отгремели две войны, как мир оказался на пороге новой, обещающей быть самой разрушительной из всех. Волею судеб юного послушника Илайю втягивает в водоворот событий. Но так ли уж это случайно? Или же ему предстоит стать тем, к кому будут прислушиваться даже боги? Посвящение: Д. В. К., моему отцу и всем тем замечательным людям, что читали, комментировали, подкидывали мне идеи и, разумеется, редактировали. Публикация на других ресурсах: Пока что нигде; после окончания выкладки - только с моим разрешением.
Что началось необыкновенным образом, должно так же кончиться. Михаил Лермонтов
Яркое утреннее солнце, омытое в водах океана Эйлак, поднялось над Бенуэном, щедро рассыпая по земле свои драгоценные лучи. Местные жители называли свою страну «краем, где рождается светило», хотя Бенуэн формально и не был самым восточным государством Рейсмара. Впрочем, самой восточной частью суши являлся небольшой остров Ашен, принадлежащий Бенуэну, и этого было достаточно, чтобы даже живущие на континенте напыщенно называли свою страну «Колыбелью Солнца». Некоторые, правда, вкладывали в это определение иной смысл: жители Бенуэна, единственного в Рейсмаре теократического государства, чей повелитель, Царь-Жрец, исполнял одновременно обязанности правителя и главного жреца, поклонялись богу Солнца, невзирая на то, что другие страны исповедовали многобожие. А кроме того, Бенуэн был славен количеством солнечных дней в году – около трехсот пятидесяти из четырехсот. Все это делало Бенуэн в каком-то смысле уникальным, что давало его жителям поводы для гордости, до которой бенуэнцы были весьма охочи.
Весеннее солнце поднималось стремительно – не прошло и нескольких минут, как его свет достиг столицы Бенуэна – Анскомба, самого красивого и богатого города страны, и расцветил его яркими красками. Капли росы на листьях и траве вспыхнули бриллиантовым блеском, солнечные зайчики заплясали на позолоченных крышах. Где-то вдали едва слышно прокричал петух, возвещая начало нового дня. И пока он приветствовал утро своей задорной песней, лучи достигли Храма Солнца, несмело его коснулись, а потом обняли и обласкали своим теплом.
Храм был огромным строением, мощным и величественным, созданным архитекторами древности много веков назад как главная религиозная твердыня культа Солнца. Его могучие стены из песчаника и красного кирпича, витые колонны из дерева, куполообразная позолоченная крыша, на шпиле которой блестела и переливалась огромная фигура солнца с расходящимися во все стороны лучами, – вызывали восхищение и благоговение – пусть даже невольное. Высокие стрельчатые окна с витражными стеклами переливались в свете солнца, и у случайного наблюдателя могло сложиться впечатление, что в окна инкрустированы кусочки радуги.
Но как бы ни был красив и величествен Храм снаружи, в стократ красивее был он внутри. Сотня залов, почти полсотни коридоров и галерей с неповторимым интерьером, множество великолепных статуй, картин и гобеленов – всё, разумеется, так или иначе содержащие изображение Солнца, – которые могли бы поразить любого, вступившего под своды Храма. Сейчас, в утренние часы, солнечные лучи, проходя сквозь стекла витражей, превращались в разноцветные лепестки, оседающие на полу, стенах и даже потолке. Это было удивительным, почти фантастическим зрелищем, достойным кисти самого лучшего художника.
Но мужчине, меряющему шагами самый большой зал Храма, не было до этой красоты решительно никакого дела. Расхаживая взад и вперед, он хмурил белесые брови, беззвучно шевеля губами, и изредка отбрасывал падавшие ему на лоб пшеничного цвета волосы с редкими серебряными прядями, которые казались почти белыми из-за коричневато-бронзового цвета его кожи. Его черные, чуть вытянутые к вискам глаза выдавали в нем человека властного и хитрого, а крупный нос, нависающий над тонкогубым ртом, придавал его лицу мрачноватое выражение. С первого взгляда мужчину можно было бы принять за воина, но его могучее с виду телосложение являлось лишь иллюзией умело скроенного пышного одеяния. Это был Царь-Жрец, правитель Бенуэна и главный служитель культа Солнца.
Он пребывал в крайнем волнении – таком, что даже не глядел в сторону жезла Ал-Бену, символа власти и одного из мощнейших артефактов солнцепоклонников, с которым до сих пор предпочитал не расставаться ни на минуту. Царь-Жрец неустанно мерил немаленький зал шагами – ровно пятьдесят от одной стены до другой, по всей ширине – не то что-то обдумывая, не то ожидая кого-то, и напряжение витало вокруг него незримой аурой.
Неизвестно, сколько бы еще продолжалось это хождение, но внезапно из-за трона раздался тихий стук. Царь-Жрец резко повернулся, и суровые черты его лица, казалось, несколько смягчились.
- Входи, – произнес правитель.
Через мгновение в зале появился хрупкий мужчина средних лет, кажущийся ещё меньше в своих богатых одеяниях секундора, второго по старшинству жреца в иерархии солнцепоклонников. Его кожа поражала глаз своей неестественной, почти мертвенной бледностью, и оставалось только гадать, как ему удалось не загореть в самой солнечной стране на свете. Пройдя два шага вперёд, он остановился и чуть склонил голову.
- Вы звали меня, Ваше Жречество? – прошелестел он.
- Да, Самуэль, – Царь кивнул. – Подойди. Я хочу с тобой посоветоваться. Сегодня со мной случилось нечто… необыкновенное, нечто, что мой разум пока не в силах осмыслить.
- Конечно, – кивнул Самуэль, подошедший к повелителю на близкое, но почтительное расстояние. – Что произошло?
- Сегодня, на рассветной мессе… Мы были в зале Поклонов, и я мысленно вопросил, что мне делать дальше, как поступать в это трудное, безбожное время, когда еретики хищными воронами терзают нашу страну, и даже вдесятеро большего числа воинов Света не хватит, чтобы истребить эту заразу. И вот, как раз в тот момент, когда прочие жрецы покинули меня, и я остался у алтаря в одиночестве... Я опустился на колени, и уже вознес было хвалу Солнцу, но тут!.. – Царь резко развернулся к жрецу. Глаза его взволнованно сверкали. – Мне явился сам Бог! – произнес он громким, срывающимся шепотом. – Ты можешь себе это представить? Он… Он предстал передо мной во всем своем блеске и величии. Я с трудом мог глядеть на него, и слезы струились по моим щекам, когда я пытался рассмотреть его лицо за пеленой ослепляющего света, пронизывающего, казалось, не только мое тело, но и саму мою душу. И он сказал мне… О, что он мне сказал!..
Царь-Жрец обхватил голову ладонями и умолк, прерывисто дыша.
- Что именно, Ваше Жречество? – тихо поинтересовался Самуэль таким тоном, будто допрашивал преступника. Он казался совершенно расслабленным, но его глаза смотрели сурово и внимательно, а пальцы в беспокойстве сжимались и разжимались на искусно украшенном золотой нитью поясе секундора.
- Я не знаю, как передать тебе то, что сказал мне Бог, — в голосе повелителя послышались странные нотки. – Я могу лишь сказать, что нам всем грозит огромная опасность.
Царь бросил на жреца косой взгляд, но потом отнял руки от головы и все же соизволил ответить – на сей раз чуть громче.
- Опасность, готовая обрушиться на Бенуэн. Или даже на весь мир. Опасность, исходящая из проклятой Семетерии.
На несколько секунд в зале воцарилась абсолютная тишина. Взгляд Царя-Жреца был тускл, как будто он смотрел куда-то в себя, Самуэль же пытался справиться с волнением и выдавить из себя хоть слово. Руки его бессильно упали вдоль тела.
- Простите, Ваше Жречество, – кое-как овладев эмоциями, не то обескураженно, не то потрясённо протянул Самуэль. – Семетерия? Они уже многие годы, да что там – десятилетия не беспокоили мир своим присутствием. Они находятся за много десятков миль от нас. Так почему теперь?..
- Я не знаю, Самуэль, – правитель недовольно взглянул на жреца. – Бог не сказал мне, почему. Он сказал лишь, что случится, если немедленно не принять меры. И сказал мне, что нужно делать.
- И что же?
- Предотвратить катастрофу, разумеется.
Царь-Жрец на миг задумался.
- Самуэль, ты же вроде куратор старших послушников, так? Судя по тому, что говорят учителя, они готовятся стать одним из лучших выпусков за всю историю воинов Света?
Жрец кивнул, отвечая на оба вопроса сразу. Действительно, нынешние послушники буквально схватывали знания на лету – в этом Самуэль мог убедиться, поприсутствовав на нескольких уроках – и через полгода обещали стать настоящими защитниками веры и грозой для всех еретиков, осмелевших сунуться в Бенуэн.
- Тогда я поручаю это дело тебе. Найди мне верного нашему делу и государству юношу, который обладал бы ловкостью и пронырливостью. Сделай это сегодня же. Я даю тебе сроку, – Царь кинул быстрый взгляд в окно и, поглядев на большие солнечные часы, стоящие аккурат под ним, твердо закончил, – до пяти часов от рассвета. В полдень я буду ждать тебя здесь. Вместе с юношей, которого ты подыщешь.
- Но что мне сказать ему? Что Вы хотите ему поручить? – Самуэль неопределенно покрутил пальцами в воздухе. – Мне нужно знать это, хотя бы в общих чертах. И почему именно послушник? Не лучше ли будет для Вашей цели подыскать кого-то из воинов Света?
- Не лучше, – на лицо правителя Бенуэна как будто бы наползло облачко. – У воинов Света сейчас свои заботы, да и мы потеряем впустую слишком много времени, пока дождемся кого-нибудь из них в Анскомбе – ты же помнишь, я отправил три больших отряда на острова, и они только-только должны были туда прибыть. Остальные же воины на рубежах, где их присутствие необходимо. А кроме того, воины Света слишком закоснелы и не подойдут для той деликатной миссии, которую я хочу поручить. Послушник на эту роль подойдет гораздо лучше.
- А сказать ему что? – не вполне удовлетворенный таким ответом, вторично задал вопрос Самуэль.
- Я всё скажу ему сам, – отмахнулся правитель. – Отыщи мне верного и ловкого парня – это все, что я от тебя прошу. Скажи ему, что Царь-Жрец хочет проучить ему важную миссию. Неужели после таких слов хоть кто-то посмеет отказаться?
- Нет, конечно, нет, Ваше Жречество, – торопливо отозвался Самуэль, разобрав в голосе повелителя нотки недовольства, и отвесил повелителю поклон. – Я могу идти?
- Да. Нет! Постой, – правитель Бенуэна уселся на трон и властно махнул рукой. После того, как вопрос, мучивший его, обрел надежду на разрешение, Царь несколько расслабился, и его взгляд обрел свою всегдашнюю ясность и проницательность. – Подойди. Мне кажется, или ты стал ещё бледнее? – поинтересовался мужчина после паузы, в течение которой он придирчиво созерцал лицо Самуэля. – Тебе не следует так много сидеть в Храме. Ты меня понял?
- Конечно.
- Тебе стоит почаще выходить на свет, – в голосе правителя прорезались нотки, которые обычно встречаются в голосе хозяев, разговаривающих со своими любимыми питомцами – немного слащавые, немного повелительные и приказные.
- Я понял Вас, Ваше Жречество, – произнес Самуэль тоном провинившегося ребенка. Казалось, его тяготило русло, в которое потек разговор, но поделать с этим он ничего не мог.
- Это не приказ, – Царь, будто не замечая, чуть сдвинул брови, – а дружеский совет. Но мне хотелось бы, чтобы ты ему последовал.
- Разумеется, – лицо Самуэля оставалось бесстрастным. – А теперь я могу идти?
- Иди, – буркнул правитель, но как только жрец приоткрыл потайную дверь, снова его окликнул. – Да, и вот еще: я отправляюсь завтра в монастырь Санне, и мне очень хотелось бы, чтобы ты поехал со мной.
- Вы настаиваете? – Самуэль не повернул головы, но спина его окаменела.
- Настаиваю, – с нажимом повторил Царь-Жрец.
- Тогда не смею возражать, – и жрец скрылся за дверью. Гобелен, скрывающий её, качнулся, и Царю на миг показалось, будто фигуры святых, вытканные на нем, танцуют. Он широко усмехнулся и подхватил жезл Ал-Бену.
- В конце концов, я заслужил маленькое вознаграждение, – промурлыкал правитель Бенуэна, нежно пробегаясь по артефакту кончиками пальцев.
Самуэль же, выйдя в коридор, поспешил к своим покоям. С его лица слетела маска бесстрастности – теперь оно выражало крайнюю степень беспокойства, едва ли не паники. Прибежав к себе, он захлопнул дверь с такой силой, что бесценная ваза, стоящая на постаменте точно напротив неё, опасно закачалась, грозя упасть. Но заметить это было некому, и спустя несколько мгновений последнее творение великого гончарного мастера Варуха из Гротты оказалось на полу в виде осколков.
Прибежавшему на грохот младшему жрецу не оставалось ничего иного, кроме как привычно всплеснуть руками – ваза мастера Варуха была далеко не первым шедевром искусства, окончившим свои дни на полу Храма, – и поспешить за метлой, что он и сделал. Он как раз сгребал в кучку последние осколки, когда на пороге комнаты появился Самуэль. Он вновь был спокоен и собран, и лишь мелкие капли пота, усеивающие его лоб подобно бисеру, несколько нарушали непоколебимый образ секундора. Заметив младшего жреца, мужчина подозвал его к себе энергичным взмахом руки.
- Где сейчас занимаются послушники? – поинтересовался Самуэль у юноши, когда тот подбежал и склонил перед ним голову.
- В… Э-э-э… Кажется, в Кленовом зале, секундор. Но я не уверен…
- Спасибо, – не слушая дальше, Самуэль быстро очертил круг двумя пальцами правой руки, благословляя парня, и заторопился прочь. Его темно-бордовое одеяние развевалось за спиной подобно длинному хвосту.
Младший жрец проводил Самуэля удивленным взглядом, после чего передернул плечами и вернулся к подметанию осколков.
Правильного выбора в реальности не существует. Есть только сделанный выбор и его последствия. Эльчин Сафарли
А тем временем в противоположном конце храма, в Кленовом зале, у послушников шёл урок древнебенуэнского языка. Жрец третьего ранга, терций Иеремия, близоруко щуря глаза и едва не упираясь длинным носом в небольшую книжечку, диктовал предложения, которые послушники должны были перевести на язык священных текстов. В зале стояла тишина, которую слегка нарушали лишь скрип перьев, шуршание свитков и тихое сопение наиболее усердных учеников.
Закончив диктовку, Иеремия устроился за столом, предоставив юношам некоторую свободу. Он уткнулся в книгу и прикрыл глаза, надеясь немного прикорнуть, но взметнувшаяся рука и тонкий голос одного из послушников не позволили ему этого сделать.
- Господин учитель, господин учитель!
- В чем дело, Авель? – Иеремия едва удержался от мученической гримасы.
- Господин учитель, а Илайя снова читает про упокойников!
При этих словах сосед Авеля, темноволосый растрепанный юноша, вздрогнул и поднял голову, но его взгляд, устремлённый на учителя, был прям и твёрд. Он не пошевелился до тех пор, пока Иеремия, тяжело шаркая ногами, не подошёл к нему и не навис над молодым человеком, подобно скале.
- Это правда? – грозно вопросил он.
- Да, господин учитель.
- Почему ты читаешь, когда я велел вам заняться переводом?
- Я уже сделал перевод, господин учитель, – Илайя одной рукой подтолкнул свой пергамент поближе к краю стола, но Иеремия удостоил его лишь беглым взглядом. Очевидно, что больше внимание учителя привлекала книга, до сих пор лежащая на коленях Илайи. Чуть наклонившись и прищурившись, он попытался разобрать выцветшие письмена на обложке, а когда ему это удалось, замер, точно статуя. Его лицо начало медленно багроветь.
- Это что такое? – тон, которым Иеремия произнес эти три слова, казался отголоском грозы, готовой вот-вот разразиться.
- Книга, – ответил Илайя чуть дрогнувшим голосом, но головы не опустил.
- Книга? Книга?! – свистящим шепотом переспросил Иеремия, а потом, подхватив рукопись Никодима Арунского с колен молодого человека, завопил, брызгая слюной. – Это бесценный рукописный труд тринадцатого века! Единственный в мире! Не терпящий ничьих прикосновений!..
- Кроме Ваших, очевидно, – опуская глаза, пробормотал Илайя. Остальные послушники, затаив дыхание наблюдающие за внеплановым представлением, тихонько захихикали. Это окончательно вывело учителя из себя.
- Да ты… – на этом у Иеремии перехватило дыхание. Он глубоко вдохнул, побагровел еще сильнее, а потом с мощью, невероятной для столь пожилого человека, схватил Илайю за шкирку и рывком поднял из-за стола. – Мы идём к настоятелю! Сейчас же! А вы, – на пороге он обернулся к послушникам, – переведите текст до конца и сидите тихо, пока я не вернусь.
И с этими словами терций почти бегом повёл юношу из зала. Вслед уходящим доносились ехидные смешки. Это было почти унизительно, но Илайя сжал зубы с мрачной решимостью принять уготованную ему участь.
Иеремия тащил его по Резному коридору, ведущему к кабинету настоятеля приора Варфоломея, и юноша чувствовал исходящую от учителя жаркую ярость. Он корил себя за то, что не дотерпел до следующего урока. «Уж старик Еввул не стал бы ничего говорить», – с тоской думал Илайя. И как он мог забыть, что Иеремия с таким пиететом относится к книгам? Или что проклятый Авель ни упустит ни шанса, чтобы устроить Илайе неприятности?..
Внезапно навстречу им из бокового коридора вышел жрец. На миг сердце Илайи упало – ему показалось, что это сам Варфоломей, который был весьма тяжёл как на нрав, так и на руку. Но вышедшим оказался Самуэль, молодой – чуть старше Илайи – жрец-секундор, находящийся в Храме на правах куратора старших послушников.
Илайя вздохнул с облегчением. Послушники в большинстве своем любили Самуэля, – человека будто бы не от мира сего, с вечной робко-отстраненной полуулыбкой, с безукоризненно вежливыми манерами и со слегка печальным взглядом ореховых глаз. А вот преподаватели напротив, терпели его присутствие с трудом и не упускали случая перемыть Самуэлю косточки. Но он пользовался доверием Варфоломея, а по слухам, и самого Царя-Жреца, поэтому педагогам оставалось сжимать зубы и терпеть.
Вот и теперь Иеремия лишь сухо кивнул, надеясь этим ограничиться. Но Самуэль ненавязчиво заступил ему дорогу, и терцию против воли пришлось остановиться.
- Доброе, – процедил в ответ терций, и хватка его руки на воротнике Илайи стала сильнее.
- Здравствуйте, – пробормотал Илайя. На приветствие его подтолкнула, скорее, природная вежливость, нежели надежда на заступничество. В конце концов, он никогда не был особо близок с Самуэлем.
Но тот заглянул за Иеремию, будто теперь заметив молодого человека, и его глаза сверкнули хитрыми искрами.
- О, Илайя. Я как раз тебя ищу, – проговорил он так, будто Иеремии рядом не было. – Идём, мне надо тебе кое-что сказать.
- Позвольте, господин секундор, – голос терция задрожал от клокотавшей внутри него ярости, – но я веду господина Илайю к настоятелю. Он совершил весьма серьезный проступок, и…
Самуэль удивлённо на него посмотрел, и Иеремия осёкся на полуслове.
- Как интересно, – проговорил секундор. – И мне надо отвести господина Илайю к настоятелю. Так не будет ли разумнее сделать это мне одному, а Вам вернуться к Вашим ученикам?
Вопрос в его голосе прозвучал, как обычно, безукоризненно вежливо, но и Илайя, и Иеремия услышали в нем прямой приказ.
Ещё пару секунд терций колебался, и его пальцы на воротнике Илайи сжимались и разжимались, точно когти зверя, не желающего выпускать добычу. А потом Иеремия выдавил:
- Как скажете, господин секундор, – и несильно, но ощутимо подтолкнул Илайю к Самуэлю.
Последний же, бросив взгляд на книгу в руке терция, добавил:
- И будьте так любезны, отдайте мне книгу. Я как раз ее искал.
Иеремия с такой силой сунул труд Никодима Арунского в руки Самуэля, что тот покачнулся, едва удержавшись на ногах, а потом развернулся на каблуках и, печатая шаг, почти бегом понёсся по направлению к Кленовому залу. Самуэль и Илайя остались стоять посреди коридора, глядя ему вслед, и лишь после того, как мантия терция исчезла за тяжёлой дверью, едва слышно перевели дух и посмотрели друг на друга.
- Вы… Вы правда поведёте меня к настоятелю? – первым тишину нарушил Илайя.
Самуэль тонко улыбнулся.
- Увы, вынужден тебя разочаровать – мне всего лишь нужно сообщить тебе кое-что важное. Идём, этот разговор не для чужих ушей.
- Значит, Вы обманули терция Иеремию? Солгали ему? – уточнил Илайя, пока они поднимались по узкой винтовой лестнице, проходящей сквозь все этажи Храма.
- А тебе так хотелось попасть к настоятелю? – Самуэль даже не повернул головы.
- Нет, но… Ложь – это страшный грех, – послушник готов был дискутировать на эту тему часами, но на этот раз ему попался неблагодарный слушатель.
- Что поделать, никто из нас не совершенен, – со вздохом отозвался секундор, и Илайя понял, что тот не желает больше продолжать разговор. Поэтому он лишь поджал губы и промолчал, несмотря на то, что изнутри его сжигало любопытство. Он понятия не имел, зачем понадобился Самуэлю, но слова старшего жреца о том, что дело важное, так и подначивали Илайю как можно скорее наброситься на мужчину с расспросами.
Их путь был недолгим – поднявшись на третий этаж, они свернули в небольшой коридор, который привёл их к кабинету Самуэля. Это была небольшая комната, задуманная изначально как помещение для слуг, а, точнее, одного слуги, и потому не блистала ни росписью потолка, ни украшениями на стенах. Интерьер комнаты также не поражал воображение: несколько шкафов, письменный стол и два кресла — всё из дерева красноватого оттенка. Большое окно напротив двери было занавешено такого же цвета портьерой.
Самуэль уселся за стол, а Илайя, сделав несколько шагов, замер в нерешительности, и опустился напротив секундора только тогда, когда тот сделал приглашающий жест.
- И… Зачем я Вам понадобился? – поинтересовался послушник как бы промежду прочим, устроившись на мягком сидении. Вскользь у него проскочила мысль о том, что послушнические годы стали бы куда прекраснее, если бы они сидели на таких вот креслах, а не на жёстких скамьях.
- Не мне, – качнул головой Самуэль, почти не глядя на юношу. – Точнее, не только мне. Видишь ли, Царь-Жрец обратился ко мне, как к куратору старших послушников, с просьбой найти способного юношу. И я остановил свой выбор на тебе.
- Но… – одно лишь слово «Царь-Жрец» заставило Илайю посерьезнеть. – Но почему именно на мне? И зачем Царю-Жрецу… То есть, я очень польщён, но я, вроде, ничем не выделяюсь среди других?
- Не выделяешься? – в глазах секундора мелькнули искорки смеха. – Хочешь сказать, что это не ты вступил в теологический диспут с секундором Малахией и вышел из него победителем? Или не из-за тебя в зале Кисточек пролился огненный дождь как раз в тот момент, когда там оставался лишь терций Нав, много раз делавший тебе замечания, – как по мне, так совершенно беспочвенные – насчет техники твоего рисования? Или не ты взял эту книгу из библиотеки, доступ в которую открыт лишь высшему жречеству?
С этими словами Самуэль бросил на стол рукопись Никодима Арунского. Илайя, потрясённый тем, что секундору так хорошо известно о его делах, а так же тем, как безупречно аккуратный прежде жрец обращается с бесценным томом, не смог произнести ни слова. Он лишь сгорбился и уставился в пол, хотя вопросы так и вертелись у него на языке, причем сильнее всего послушника интересовало, с чего Самуэль решил, будто это он, Илайя, был причиной огненного дождя в зале Кисточек. Конечно, юноша считал, что терций Нав относится к нему предвзято, и частенько злился на него за это, но неужели этого было достаточно, чтобы там произошло то… что произошло? Неужели все-таки Илайя был тому виной? Но в таком случае это может значить только одно – у него есть магические силы. Илайя похолодел. Если эта новость выйдет из кабинета Самуэля – ему конец. Очевидно, что его немедленно выставят вон из Храма, а ведь могут и осудить, как еретика, и даже казнить!.. Причем сделают это, скорее всего, его же бывшие товарищи. Вот Авелю будет раздолье…
- Но если ты думаешь, что я собираюсь бранить тебя за это, то ты ошибаешься.
Илайя, уже взошедший мысленно на костер, недоверчиво, но не без надежды уставился на старшего жреца, и тот широко, ободряюще ему улыбнулся.
- Я просто хотел сказать, что ты выделяешься среди других. Ты не похож на прочих послушников. И поэтому, возможно, ты именно тот, кто нужен Царю-Жрецу.
- А что он хочет мне поручить? – несколько ободрённый улыбкой Самуэля, решился на вопрос послушник.
- Этого я не знаю. Он скажет тебе сам. Если, конечно, ты согласишься выполнить его задание.
Илайя неопределённо пожал плечами. Он был рассудительным юношей, и кидаться в омут с головой было совершенно не в его натуре. Но с другой стороны… Задание самого Царя-Жреца. Наверняка, это что-то невероятно важное и нужное для страны. А раз так – имеет ли он право отказаться? Тем более после того, как Самуэль выбрал его, Илайю, среди семидесяти двух старших послушников Храма Солнца?
Как будто в ответ на его мысли Самуэль проговорил:
- Я понимаю, это очень сложно. Но прямо сейчас, прямо здесь ты должен принять решение – да или нет. И следовать ему до конца. Понимаешь?
Илайя кивнул.
- Можно… Можно я подумаю?
- Конечно, – мягко отозвался Самуэль и чуть откинулся на спинку кресла.
Послушник сдержал вздох и снова опустил взгляд на носки своих ботинок. Ему казалось, что он очутился на тонком льду, и каждый следующий шаг может стать последним. Отказаться? Но тогда он всю оставшуюся жизнь будет жалеть, что проворонил такой шанс, да еще и опозорить себя в глазах самого Царя-Жреца, ведь наверняка Самуэль скажет, что Илайя отказался. Согласиться? Но на что? Какое задание придумал Царь-Жрец? Илайя не помнил, чтобы раньше происходило что-то подобное. Но с другой стороны… Задание от Царя – что может быть почётнее? Если он согласится и выполнит его, то прославится. Его будут знать как героя Бенуэна, или даже как героя целого мира… Он поможет своему правителю, своей стране, бенуэнцам, ведь вряд ли задание от Царя-Жреца окажется каким-нибудь ерундовым поручением. Да и потом… Кто гарантирует, что Самуэль, в случае отказа Илайи, не сообщит куда надо об огненном дожде?
Илайя решительно поднял голову и твердо кивнул.
- Я согласен.
- Ты хорошо подумал? – Самуэль прищурился, и послушнику показалось, будто секундор хочет проникнуть в его мысли. – Уверен?
- Да, – Илайя почувствовал, будто кто-то провёл пёрышком изнутри его головы, и недовольно поморщился, отчего странное ощущение тут же пропало.
А Самуэль тем временем поднялся с кресла и простёр руку к двери.
- В таком случае, я приглашаю Вас проследовать за мной в тронный зал.
Эта фраза, сказанная официальным тоном, напрочь отбила у Илайи желание спрашивать у Самуэля что-либо еще. И потому по пути к тронному залу они молчали. Впрочем, Илайя был даже рад, что Самуэль больше не задавал ему вопросов и ничего не говорил. Мысли юноши были столь сумбурными, что он сейчас был вряд ли способен на конструктивный диалог.
Стража беспрепятственно пропустила их в тронный зал, распахнув перед Самуэлем и Илайей двери и бесшумно затворив их за спинами мужчин. Царь-Жрец ожидал, восседая на троне.
Самуэль, а за ним и Илайя, прошли до середины зала, где и остановились, склонившись в низком поклоне.
- Ваше Жречество, – обратился к нему Самуэль, распрямившись. – Я привёл того, кто Вам нужен.
Илайя поднял голову и взглянул на суровые черты правителя Бенуэна. По лицу Царя пробежала тень.
- Кто это? – спросил он.
- Послушник Илайя, Ваше Жречество.
- Почему ты считаешь, что он подойдет? – продолжил Царь. – Обладает ли он нужными качествами?
- Да, безусловно. Он умен, смел…
- Он верит в дело Солнца?
- Всем сердцем!
- А обладает ли он навыками, нужными для выполнения задания?
- Это Вам решать, – едва заметно смутившись, уклончиво ответил Самуэль.
- Хорошо, – неторопливо произнес Царь. – Ты все сказал. Теперь я хочу поговорить с юношей. Сын мой, – мужчина повернулся к Илайе, – готов ли ты совершить великую миссию во благо своего народа?
- Да, Ваше Жречество, – поднял голову Илайя. Он слегка побледнел, но глаза его смотрели решительно.
- Тогда слушай внимательно. Нечестивцы, именуемые ай`иночи – так себя называют богомерзкие мертвецы, населяющие Семетерию, – готовят нападение на Бенуэн.
Император произнес это очень тихо и зловеще. Илайя смотрел на него во все глаза, поэтому не увидел выражения крайнего изумления, отразившегося на лице Самуэля.
- Их чёрные маги, – продолжил правитель Бенуэна, – продавшие душу злу, создали в своих мерзостных лабораториях артефакт, с помощью которого они хотят стереть наш благословенный край с лица земли. Ты должен остановить их. Добудь этот артефакт. Укради его. Уничтожь его, – последнюю фразу Царь-Жрец буквально прошипел. Но после он взглянул на послушника и едва заметно улыбнулся.
- Ты всё понял, сын мой? – елейным тоном произнес он, обращаясь к Илайе.
Тот кивнул, потрясённый серьёзностью задания, но вместе с тем ещё сильнее наполненный решимостью выполнить его.
- Тогда с Богом. Удачи тебе, мой мальчик. Вся страна в тебя верит, – напутствовал его Царь. – Все подробности я сообщу тебе завтра.
Илайя молча поклонился, а потом машинально развернулся к дверям. Кто-то – кажется, Самуэль – крепко ухватил его за плечо и подтолкнул вперед, и послушник двинулся к выходу, переставляя ноги скорее инстинктивно, чем осознанно. В голове у него шумело.
- И что мне теперь делать? – обратился он к секундору, как только они отошли на достаточное расстояние от тронного зала, но осёкся, когда Самуэль перевёл на него взгляд – потрясённый, непонимающий.
- Ты… М-м-м… – пробормотал он неразборчиво. – Собери вещи и будь наготове.
- А Вы? Секундор… Самуэль, погодите!..
Но Самуэль его уже не слышал. Торопливо благословив юношу дрожащей рукой, он почти бегом направился куда-то в лабиринт храмовых коридоров, оставляя Илайю один на один с огромной ответственностью, нежданно-негаданно свалившейся на его плечи.
Гляжу на будущность с боязнью, Гляжу на прошлое с тоской. Михаил Лермонтов
Так и не дозвавшись Самуэля, Илайя счёл за лучшее последовать совету старшего жреца и собрать вещи. Но когда он пришел в келью и закрыл за собой дверь, бушующий ураган из мыслей и чувств поглотил его с головой. Гордость за то, что сперва Самуэль, а потом и сам Царь-Жрец выбрали его для выполнения миссии по спасению Бенуэна, осознание собственной важности и нужности сплетались воедино со страхом неизведанного, с неподъёмным грузом ответственности, что легла на плечи Илайи, и с парализующим чувством полного непонимания того, что ему делать дальше. Особенно его пугала перспектива отправиться за много миль от родной земли.
И дело было не только в том, что бенуэнцы по природе своей были консерваторами и ксенофобами, предпочитая иметь с внешним миром минимум контактов, но и в том, что попавший в Храм на исходе первого года жизни и проведший там почти безвылазно чуть меньше девятнадцати лет, Илайя совершенно не знал реальной жизни. Он не общался ни с кем, кроме сверстников и учителей – по закону даже родителям, отдававшим своих детей в Храм Солнца, запрещалось поддерживать с ними контакт. И хотя Илайя догадывался, что где-то у него есть мать и отец, а, возможно, и братья с сёстрами, он не питал к ним особых чувств и не стремился к ним – ни сердцем, ни душой. Слишком умный и не в меру внимательный для своего возраста, друзей он себе также не нашёл, а с преподавателями контактировать ближе и не стремился. И поэтому теперь, к двадцати годам, весь мир Илайи состоял из маленькой кельи, нескольких залов Храма да библиотеки. Но беседа с Царем-Жрецом в одно мгновение открыла перед ним огромный, необъятный мир, – и это совершенно лишила Илайю твердой земли под ногами.
Он не имел ни малейшего представления, как будет добираться до Семетерии. Наверное, верхом – ведь магия в Бенуэне была под строжайшим запретом. А это значило многие и многие мили пути, с юга на север, через три страны и непроходимую безжизненную пустошь. Был, впрочем, и другой путь – морской, по океану Эйлак – но океан в это время года славился своими непредсказуемыми штормами и бурями, и даже опытные моряки на всем протяжении месяца Чайки редко рисковали спускать свои суда на воду. Поэтому оставалось либо ждать более удачного времени для плавания, либо в одиночку ехать верхом.
При мысли об этом Илайя передёрнулся. Он, как и другие послушники, умел держаться в седле – их обучали верховой езде с семи лет, но уроки были редкими и нерегулярными, и последняя его поездка длиной в девять миль обернулась несколькими неделями ужасной боли в ногах и спине, после чего Илайя накрепко решил для себя, что на коня он больше не сядет. Как оказалось, весьма опрометчиво.
Но были вопросы и понасущнее. Например, Илайя не мог решить, что же взять с собой. Количество его личных вещей было невелико, но он справедливо полагал, что в путешествии вряд ли пригодятся чистые свитки, перья или чернила. Что же до одежды – пара послушнических грубых ряс, несколько нижних рубашек и пара штанов, – вот и всё, чем мог похвастаться его скудный гардероб. Очевидно, что всё это нужно было взять с собой, но кроме этого, что ещё? Илайя попытался вспомнить, что он читал на этот счёт в книгах, но ни одно описание дорожных сборов не приходило ему в голову. «И почему о таком не пишут в учебниках?» – подумалось ему с тоской.
Его невесёлые мысли прервал мерный гул большого колокола, созывающего обитателей Храма на утреннюю трапезу. Удивлённый, Илайя поспешил к окну и, привстав на цыпочки, выглянул в узкое отверстие, которое и бойницей назвать было затруднительно. Большие солнечные часы, установленные на лужайке, показывали пять часов от рассвета.
«Не может быть!» Поражённый Илайя отошёл от окна и запустил руки в волосы. Почти три часа прошло с момента его беседы с Царем-Жрецом, и на что он их потратил? На пустые размышления?
Твердо пообещав себе собрать вещи после еды, Илайя поспешил на трапезу. Юноша надеялся обнаружить там Самуэля и на сей раз расспросить его хорошенько, но сколько бы ни оглядывался, куратора старших послушников он не видел. Не нашёл он и никого из соучеников, только к концу трапезы вспомнив, что терций Алфей, учитель по травоведенью, собирался отвести их сегодня в императорский сад. Впрочем, так было даже лучше – Илайе сейчас меньше всего хотелось разговаривать с тем же Авелем, да и с другими тоже.
Подкрепившийся и несколько повеселевший, послушник двинулся в обратный путь к своей келье. По пути он вспомнил, что где-то на полке у него лежала книга Вооза из Клейбе, бенуэнского путешественника, в которой наверняка можно было бы найти описание хотя бы самых необходимых в дороге предметов, и это слегка улучшило его настроение. Едва слышно насвистывая, он свернул из главного коридора в галерею, ведущую к кельям послушников, и почти сразу разглядел довольно объемный сверток, лежащий у его двери.
Сперва Илайя засомневался, что сверток предназначен ему, но когда юноша его приподнял, то обнаружил под ним письмо, на котором торопливым почерком было начертано его имя. Несколько подозрительно оглядев пустую галерею, послушник подхватил сверток с письмом и проскользнул в келью. Любопытство подначивало его посмотреть, что же в свёртке, но разум подсказывал заглянуть сначала в письмо, что Илайя и сделал.
Оно оказалось от Самуэля.
«Илайя!
Я очень тороплюсь, поэтому буду краток. Насколько я знаю, ты вряд ли готов к дальним переездам, и потому я взял на себя смелость отобрать для тебя вещи первой необходимости – они в свёртке, как ты понимаешь. Можешь добавить к ним что-то ещё, но не советую брать чересчур много. Книг не бери. Единственное, что может тебе хоть как-то понадобиться – труд Никодима Арунского, который уже лежит среди вещей. Но, пожалуйста, не считай его мнение истиной в последней инстанции и читай между строк. И уж тем более не вздумай цитировать его, когда прибудешь в Семетерию.
Как ты знаешь, Царь-Жрец плохо относится к магии, да и ты, наверное, тоже, но обстоятельства не терпят. Тебе предстоит воспользоваться порталом (что это такое ты, надеюсь, знаешь; если нет, у тебя ещё есть время сходить в библиотеку и полистать «Элементарную магию» Юлиуша Аммейского, который лежит на соседней полке от той, где ты не так давно взял том Никодима). Ближайший портал находится в Харите – это небольшой городок в Йелле, почти на самой границе с Бенуэном. До него порядка восьмидесяти миль – не очень большое расстояние, но даже его я не советую проезжать в одиночестве. Вместо этого, я предлагаю тебе выйти завтра как можно раньше и к пяти часам утра прибыть к храму святого Малахии – там собираются паломники в Йеллу, и ты, если к ним присоединишься (просто скажи проводнику, что ты от меня — он уже предупреждён), будешь сыт и защищён вплоть до самого приезда в Харит. Там ты должен будешь найти дом торговца Ахмада. Скажешь ему, что тебе нужен портал, и он отведёт тебя к магу.
Чтобы беспрепятственно пройти через границу, я даю тебе пропуск с подписью Царя-Жреца. Покажешь его стражникам, и у них не возникнет вопросов.
Надеюсь, у тебя все получится,
Самуэль.
Да, и вот еще что: никому и нигде не говори о своей миссии. От этого может зависеть твоя жизнь.
И как только перейдёшь границу, переоденься и спрячь рясу подальше. Я подобрал для тебя некоторые вещи – надеюсь, они придутся впору».
Не откладывая больше ни секунды, Илайя развязал сверток и заглянул внутрь. Там обнаружились две верхних рубахи длиной до середины бедра, пояс, пара тёплых штанов и подбитый мехом плащ. В складках плаща, как Самуэль и сказал, обнаружилась книга Никодима, а так же необходимые мелочи вроде мыла, иголки и мотка тёмных ниток, огнива и кремня, веревки и трёх некрупных рубинов – последние, в изобилии добываемые в Бенуэне, могли служить в путешествии универсальной валютой. Был там и небольшой нож с широкой удобной рукоятью и недлинным, но с отлично заточенным лезвием. Илайя не без удовольствия подержал его в ладони – послушников Храма в обязательном порядке учили управляться с ножом, и владеть им юноша научился сносно – по крайней мере, знал, за какой конец следует хвататься в случае опасности.
Еще в свёртке обнаружилась бумага со следующим текстом:
«Податель сего является личным посланцем Его Жречества Царя Бенуэна и островов Ашен, Рой и Назия, Солнцеликого Авимелеха Второго.
Препятствия, чинимые ему, являются преступлением против Царя и караются смертью».
Бумага была заверена личной подписью Царя-Жреца и восковой печатью с его гербом.
Ещё раз внимательно осмотрев присланные Самуэлем вещи, Илайя, как умел, вновь собрал их, после чего, не раздеваясь, улёгся на узкую койку и уставился в потолок, закинув руки за голову. Сумбур и утренняя паника ушли, оставив вместо себя лишь звенящую пустоту в голове. Илайя чувствовал себя листком, упавшим в бурный поток – вот жил он на своей родной ветке, рос, набирался сил, готовился к принятию сана квинта – уже совсем скоро, буквально на следующий год, – но вдруг ураган по имени Самуэль подхватил его, сорвал, швырнул прямо в бурный поток, в котором крутись не крутись, а поплывёшь туда, куда гонит воду ветер… И что может сделать с этим маленький листок? Только смириться и отдаться на милость судьбе: авось, не будет она так жестока, какой её порой выставляют, и не утопит его в бурных водах, а позволит приплыть в тихую гавань.
«Или хотя бы вернуться в Бенуэн живым, – вздохнул Илайя про себя, а потом, чуть подумав, добавил. – И, желательно, здоровым».
Солнце ещё не вышло из-за горизонта, когда в дверь Илайи постучали. Мгновенно проснувшийся юноша, скатившись с койки, распахнул дверь – только для того, чтобы незнакомый послушнику жрец с низко опущенным на лицо капюшоном отдал ему два письма, после чего, ни слова не говоря, удалился.
Первое письмо было запечатанным. Витиеватая надпись чуть выше печати гласила: «Императору Семетерии Кальту Первому от Царя-Жреца Бенуэна Авимелеха Второго». Второе оказалось сложенным вдвое листом; по всей видимости, там содержались обещанные Царем-Жрецом дальнейшие инструкции для Илайи.
Поскольку в келье было ещё темно, юноша зажёг свечку, развернул бумагу без подписи и при свете слегка подрагивающего на сквозняке пламени прочитал следующее:
«Илайя,
Почти нет сомнений в том, что богомерзкий артефакт хранится в самом сердце Семетерии – во дворце императора мертвецов. Он выглядит как большая серая жемчужина в оправе из светлого, почти белого металла, и, скорее всего, его постоянно носит при себе кто-то из приближенных к императору лиц. Будь внимателен – артефакт могут замаскировать под обыкновенное украшение, так что смотри в оба.
В письме, которое я передаю императору мертвецов через тебя, сказано, что ты мой племянник, присланный в Семетерию с целью установления дружеских контактов между нашими странами. Это сделано для того, чтобы ты беспрепятственно проник во дворец и смог, не вызывая подозрений, свободно там передвигаться. Надеюсь, что Бог простит мою ложь, поскольку мной движет одно лишь стремление: уберечь наш благословенный край от нависшей над ним угрозы.
Засим я благословляю тебя и желаю удачи».
На этом письмо заканчивалось. Никакой подписи Илайя не нашёл, но вряд ли послать ему бумагу мог кто-либо, кроме Царя-Жреца. Ещё раз пробежав по нему глазами, юноша поднёс лист к пламени свечи. Он помнил слова Самуэля о том, что никто не должен знать о его миссии, а это значило, что и письмо не должно было угодить в чужие руки.
Когда от бумаги остался лишь пепел, Илайя в последний раз осмотрел свою келью. Он окинул прощальным взглядом разворошённую после неспокойного сна койку, стол, за которым он так много сидел, занимаясь или читая книги, узкое окно, а потом, подхватив сверток с вещами, быстрым шагом вышел в галерею и зашагал к лестнице. В груди послушника тонкой, чуть тоскливой нотой звенела странная мысль о том, что он покидает Храм Солнца навсегда.
Беспрепятственно выйдя на улицу – стражники, видимо, были предупреждены заранее, – Илайя несколько секунд постоял неподвижно, не без наслаждения вдыхая свежий воздух и припоминая путь к храму святого Малахии, куда их несколько раз водили на службу. Память подсказывала ему, что нужно идти по узкой улочке, едва заметной со стороны главного портала, которая и должна была вывести прямиком к пункту назначения, и Илайя не видел причин ей не доверять.
Как оказалось, не напрасно. В какой-то момент из-за жилого дома выплыла куполообразная крыша со шпилем в виде солнечного диска, а до слуха юноши донеслись негромкие голоса. Ускорив шаг и буквально вбежав во двор, Илайя с облегчением убедился, что Самуэль не обманул – у храма святого Малахии действительно толпились люди, напоминающие паломников: с заплечными сумками, в тяжёлых сапогах и плащах с капюшонами. Стоя поодиночке или небольшими группами по два-три человека, они негромко переговаривались и переминались с ноги на ногу, точно застоявшиеся кони. Подойдя к одной из групп, Илайя огляделся, ища проводника. Он не знал, как выглядит этот человек, но надеялся, что он сам покажет себя.
Так в итоге и вышло. В какой-то момент рядом с юношей вырос высокий сгорбленный мужчина, чьи глаза в тени капюшона, казалось, слегка отсвечивали красным. Не говоря ни слова, он уставился на Илайю, точно ожидая чего-то.
- Вы проводник? – поинтересовался юноша, убедившись, что мужчина начинать разговор не собирается. Дождавшись утвердительного кивка, Илайя продолжил: – Я от Самуэля. Он сказал, что вы собираетесь…
- Твоё место в третьей повозке, – не дослушав, отозвался проводник, после чего исчез так же внезапно, как и появился.
Илайя закрутил головой, но большинство собравшихся были облачены в тёмные плащи с капюшонами, и отличить среди них красноглазого не представлялось возможным. Он уже собрался было пойти в толпу и поискать мужчину там, но тут над паломниками пронёсся негромкий, но звучный голос:
- По местам! Выезжаем.
Гомон немедленно усилился, и люди, торопливо похватав брошенные на землю вещи, заторопились к повозкам: четырём телегам, крытым тканью. В каждую из повозок были запряжены по четыре лошади, а вот кучеров Илайя пока что не заметил. Вместо этого он, застыв на месте, смотрел то вправо, то влево, пытаясь понять, какая же из повозок третья — вторая с одного конца или с другого? Так и не решив, он окликнул одного из паломников.
- Простите…
Но тот не обратил на юношу внимания. Успехом не увенчались также вторая и третья попытки, а на четвертый раз Илайя просто схватил проходящего мимо за рукав.
- Извините…
- Ну, чего тебе? – грубо поинтересовался тот. – Пусти! Не видишь, что ли, сейчас все хорошие места займут.
- Где третья повозка?
Прохожий выругался и толкнул его ко второй слева, а потом, расталкивая других локтями, полез в соседнюю.
- Спасибо, – буркнул ему в спину несколько задетый подобным обращением Илайя, но грубиян, понятное дело, его уже не слышал.
Когда юноша залез внутрь, все места спереди оказались уже заняты. Извиняясь и едва удерживая равновесие, он, переступая через чужие пожитки и ноги, пробрался в самый конец повозки и уселся прямо на пол. Было довольно жестко – тонкий слой старой соломы отнюдь не добавлял деревянным доскам мягкости, да, к тому же, свёрток Илайи из-за нехватки места пребольно упирался хозяину в бок. Послушник, по привычке, глубоко вздохнул, но почти сразу пожалел об этом – в повозке стоял довольно затхлый воздух, в котором витали ароматы застарелого пота и мокрой соломы вкупе со сладковатым душком гнили, и это немедленно вызвало у послушника рвотный рефлекс. То и дело сглатывая, он подтянул колени к груди, уткнулся носом в рукав рясы и с тоской подумал о мягком одеяле и подушке, о своей койке, которая была им столь опрометчиво оставлена. «И зачем я согласился?» – первый, но далеко не последний раз подумалось Илайе. Вздохнув, он закрыл глаза и постарался отрешиться от происходящего. Ему предстоял долгий путь.
- Простите, вы не говорите на иностранных языках? - Нет. С тех пор, как его величество объявил, что наша нация есть высшая в мире, нам приказано начисто забыть иностранные языки.
Евгений Шварц
«…Обитают упокойники в стране на севере, окруженной ледяной пустыней, тянущейся на многие мили – не иначе сам Бог в милости своей великой защитил людей от их тлетворного влияния. Сами они нарекают ее Семетерией, что в переводе означает Туманный Погост, да помилует нас Солнце. Страна их столь же мертвая, сколь и они сами. Ни травинки, ни цветка не увидите вы там. Лишь голые деревья торчат из растрескавшейся, серой земли, будто черные изломанные руки тянут они к затянутому тучами небу, и ни единого солнечного луча не пробьется сквозь эту смрадную пелену.
…Главным городом их является Шенис, раскинувший свои щупальца на границе побережья с Ледяной пустыней, выжженной морозом пустошью, где замерзают даже мысли. Проклятая цитадель их богомерзкого правителя подобно огромному уродливому чудовищу цепляется за высокую скалу над бушующим морем, где не водится ни рыбы, ни иной живности, и только мертвые чайки оглашают своими пронзительными криками пустынные берега. К цитадели с обратной стороны от моря ведет узкая тропа, именуемая Асдис Эсгерд, Тропой Асдиса: Асдисом звался седьмой император Семетерии, коего сразило благословенное копье святого Иосафата. Она разрушенная, полуобвалившаяся, и настоящим чудом будет удержаться на ней. А тот, кто все же преодолеет сей сложнейший путь, предстанет перед цитаделью. Это настоящее средоточие зла; от нее веет холодом, тленом и ужасом. Ветер завывает, словно человек в невыразимой муке, башни, похожие на гигантские наконечники копий, нависают над громадными черными воротами, исписанными богомерзкими надписями, а внизу бушует и лижет скалы ледяное, мертвое море. Это поистине страшное место, и я до сих пор содрогаюсь, вспоминая его.
…А живут там упокойники, сиречь трупы, поднятые из могил мерзостным ритуалом. Сами себя они называют ай`иночи, но неведомо мне, как сие переводится, и знать я этого не хочу, ибо уверен, что это очередное грязное богохульство. Кроме них живут в Семетерии так же скелеты, на чьих костях не осталось мяса и глаза которых светятся колдовским огнем в пустых глазницах; вампиры, суть мерзостные упыри, сосущие кровь у живых существ; личи – скелеты-колдуны, больше прочих ненавидящие человеческий род, и… впрочем, называть прочих у меня не поворачивается язык.
…Некоторые упокойники почти неотличимы от людей, и, дабы не ошибиться, вот приметы, по которым можно отличить ай`иночи от живого человека:
Во-первых, кожа их бледная до синевы, а прикосновения холодны как лед.
Во-вторых, глаза, какого бы цвета они не были, остаются глазами мертвецов. Это сложно описать, но понять, что я имею в виду, не составит труда при взгляде в их ужасные зенки.
В-третьих, они иногда застывают на месте, вперив взгляд в пустоту. В такие моменты они особенно уязвимы, и будет настоящей глупостью не воспользоваться таким шансом и не прикончить мерзкую тварь.
В-четвертых, они почти нечувствительны к боли – впрочем, солнечная вода и серебряное оружие исправляют этот недостаток.
…Кроме того, следует отметить некоторые способности упокойников. В частности, они способны видеть в двух измерениях. Поверхностный взгляд – это взгляд человека; в этом измерении они видят то же самое, что видят люди. А глубокий взгляд – это взгляд сверхъестественный, колдовской. Если они смотрят глубоким взглядом на живое существо, то видят его душу, которую могут пленить и даже уничтожить. Отличить глубокий взгляд от поверхностного возможно при внимательном наблюдении: когда упокойник смотрит на человека глубоким взглядом, то его глаза слегка светятся тусклым мертвенным светом…».
Читать при свете фонаря, раскачивающегося над головами пассажиров повозки, было почти невозможно, но Илайя упрямо продирался через частокол неровных букв, то и дело расплывающихся у него перед глазами. Занятый этим, он почти не отвлекался ни на тихие разговоры попутчиков, ни на храп, ни на духоту и неприятный запах, усиливающийся, казалось, час от часа. Не так давно кучер сообщил им, что до границы осталось ехать всего ничего, и Илайя решительно сказал себе, что потратит это время с пользой.
Их путешествие длилось уже сутки – тяжело груженые повозки не могли ехать быстро, и то расстояние, которое всадник покрыл бы за полдня, они одолевали с утра до вечера, лишь раз остановившись на короткий привал. Когда солнце стало клониться к закату, проводник принял решение остановиться на ночевку, что и было сделано, несмотря на бурный протест со стороны пассажиров, желающих как можно скорее добраться до своей цели. Илайя же был благодарен красноглазому – просидев в неудобной позе почти десять часов, он чувствовал, как по его телу раскатываются волны тупой боли. Юноша надеялся, что она пройдет от движения, и кружил по поляне, где они остановились, до тех пор, пока его не позвали ужинать. Но его расчет оказался неверным. Тело продолжало ломить, даже когда он улегся спать, и оттого Илайя почти полночи проворочался без сна, отчаянно пытаясь найти удобную позу. Успехом его попытки увенчались уже ближе к рассвету.
Когда проводник разбудил Илайю и кивнул на повозку, юноша с трудом разлепил неподъемные веки. Еле передвигая ноги, он залез в свой угол, надеясь еще немного поспать, но сон испарился, оставив после себя лишь ощущение разбитости и усталости. И, чтобы отвлечься, Илайя уткнулся в книгу Никодима.
Чем дальше он читал, тем чаще мурашки бежали по его спине. Значит, в это Богом проклятое место отправил его Царь-Жрец? Надежда на возвращение домой угасала в Илайе с каждой новой строчкой, и даже слова Самуэля о том, что не стоит воспринимать записи Никодима как абсолютную истину, не могли перебороть гнетущего чувства нависшей над ним угрозы.
Занятый мрачными мыслями, Илайя почти не заметил, как они переехали границу двух стран – когда в повозку заглянул стражник, послушник молча сунул ему под нос бумагу, заверенную подписью Царя-Жреца, после чего его больше не беспокоили. Вскоре после этого перед ними открыли ворота, и четыре повозки медленно выехали из Бенуэна, что Илайя отметил очередным тяжелым вздохом. Он в очередной раз подавил в себе желание спрыгнуть на землю и убежать, подтянув вместо этого поближе к себе сверток с вещами – до Харита, по словам Самуэля, было совсем немного, а ему еще надо было успеть переменить одежду.
Илайя как раз затягивал пояс, когда повозка вздрогнула и остановилась. Полог отдернули, и внутрь заглянул проводник. Он смерил сидящего послушника внимательным взглядом, после чего мотнул головой:
- На выход. Твоя остановка.
Торопливо запихав вещи в заметно похудевший сверток, Илайя пробрался к выходу, спрыгнул на землю и огляделся. Узкая улочка, на которой остановились повозки, едва вмещала их в себя – бока повозок почти касались стен, а лошади, пользуясь краткими минутами отдыха, уже вовсю жевали вьюн, коим были буквально опутаны невысокие бедные домишки. Окон Илайя не заметил: либо их заплел этот самый вьюн, либо их не было вовсе. Дверей также не наблюдалось – очевидно, что они выходили на другие улицы.
- Тебе нужен Ахмад, – не дожидаясь, пока Илайя осмотрится получше, снова заговорил проводник. – Иди назад, пока слева не увидишь проулок. Ступай в него. Он выведет тебя прямо к его дому.
- А как я его узнаю?
- Дом или Ахмада?
- И того, и другого, – Илайя слышал недовольные голоса из повозок, но прекращать расспросы не собирался.
- Дом ты не пропустишь – он единственный двухэтажный, да к тому же там есть вывеска. Что же до Ахмада, то он всегда дома, и всегда сам открывает дверь. Удачи.
И с этими словами красноглазый, ловко запрыгнув на козлы одной из повозок, сунул два пальца в рот и свистнул, давая сигнал. В ту же минуту небольшой караван вздрогнул, будто одно большое животное, и медленно пополз вперед. Илайя провожал его взглядом до тех пор, пока последняя повозка не скрылась за поворотом, после чего закинул сверток на плечо и зашагал в указанном направлении.
Дом торговца Ахмада юноша увидел, лишь только завернув за угол. Он высился между другими домами, подобно могучему дереву среди кустов, и в его чуть покосившемся, но некогда изящном силуэте еще можно было разглядеть мастерство строителя, коими отнюдь не блистали его соседи, однотипные мазанки с плоскими крышами. Над дверью дома, как и сказал проводник, действительно болталась вывеска, на которой выцветшей и наполовину облетевшей краской был намалеван черно-белый ромб, перечеркнутый крестом – знак скупщиков. Илайе он был известен – скупщики, как и торговцы, готовы были забраться куда угодно, если это сулило неплохие деньги. Добирались они и до Бенуэна, конечно, и хотя их деятельность у солнцепоклонников не приветствовалась, обойтись без их услуг было невозможно, и власть закрывала на это глаза.
Поправив сверток на плече, послушник шагнул к двери и постучал. Изнутри дома раздался грохот, потом негодующий вопль, несколько секунд затишья – и дверь распахнулась так резко, что едва не ударила Илайю по носу. На пороге возник невысокий темноволосый человек, достававший юноше едва ли до плеча.
- Акх?* – отрывисто спросил он, подозрительно глядя на гостя.
Илайя в растерянности покрутил головой. Внезапно лицо коротышки озарилось сладкой улыбкой.
- А-а-а, уфтар**! Тир`ен, Бен`ен, Менгхраст?..
- Бенуэн, – торопливо отозвался юноша.
Хозяин дома удовлетворенно кивнул и поманил послушника за собой.
- Бен`ен, да? Карош страна, уфтар, очшень карош. Солнц, морэ, да? – проговорил он на ломаном бенуэнском.
- Ага, – кивнул Илайя, решивший, что молчать будет совсем уж невежливо.
- Я бивал там, да. Карош страна.
Они прошли через три комнаты, и Илайя был сражен тем, сколько вещей там лежало. Комнаты были забиты от пола до потолка, и лишь узенький проход между наваленным кое-как хламом позволял передвигаться по дому. Чего там только не было – медные чаши и ивовые корзины, глиняные плошки и стулья, одежда, обувь, вазы и картины… Кое-где можно было различить уголки выглядывающей из-под груды вещей мебели. Илайя глядел на все это, и чувство того, что он попал совершенно не туда, куда стремился, росло с каждой секундой. А когда Ахмад довел его до четвертой комнаты и представил то, что там находилось, юноша абсолютно в этом уверился.
Прямо посреди комнаты стоял огромный шкаф. Он едва не касался высокого потолка – будь он чуть выше, и в комнату он поместился бы только лежа. В ширину, впрочем, он тоже был колоссальный: Илайя подумал, что если бы он раскинул руки, то даже кончиками пальцев не достал бы противоположных стенок шкафа. Он был сделан из светлого дерева, а на его дверцах Илайя разглядел чуть потертые фигуры танцующих девушек.
На миг у юноши мелькнула мысль, что портал находится в шкафу. Но это было бы абсурдно, и Илайя счел за лучшее все же уточнить.
- Э-э-э… Ахмад, – он перевел взгляд со шкафа на сверкающего белозубой улыбкой торговца. – Я думаю, произошла ошибка.
- Ошибк?
- Да, ошибка. Мне не нужен шкаф, мне нужен…
- Да, да, шкав, – закивал Ахмад и похлопал предмет мебели по светлому боку. – Карош шкав. Балшой шкав.
- Но он мне не нужен!..
- Нужен, нужен, – торговец ударил по шкафу сильнее. – Мне нужен. Тебе нужен. Но я дам тебе, да? За немношк денег, да?
- Нет, – Илайя начал закипать. – Я не куплю его. Мне нужен портал. Мне сказали…
- Да не нужен мне шкаф! – закричал в ответ Илайя. – Я ищу портал. Портал, понимаешь? Где тут портал?
Ахмад насупился и зыркнул на юношу из-под мохнатых бровей. Потом с раздражением махнул рукой в сторону лестницы:
- Второй этаж. Три дверь. Там.
После чего, достав откуда-то тряпку, занялся протиранием одной из фигур на дверце. Постояв еще пару секунд и не дождавшись больше ни единого слова, Илайя повернулся и зашагал назад, отчего-то очень неловко чувствуя себя перед Ахмадом – как будто ребенка обидел, ей-богу. У него мелькнула мысль вернуться и извиниться, но, поразмыслив, он решительно помотал головой и прибавил шагу. В конце концов, он ни в чем не виноват.
«Но все же на будущее стоит быть повежливее» - сказал Илайя сам себе, после чего, не задерживаясь больше, направился на второй этаж. Ему предстояло встретиться с тем, кого юношу учили ненавидеть в течение девятнадцати лет. Ему предстояло встретиться с магом.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
В общем, увидела тут очередную фоточку с Колином Фёртом и Тароном да-да, ту самую, где Фёрт в фартучке, почитала восторженные крики фанатов на эту тему и в очередной раз задумалась. Знаете, года три-четыре назад я влипла бы в пейринг Гарри/Эггзи однозначно и катастрофически. Я бегала бы по потолку, орала бы что-нибудь невнятное, добавила бы себе в избранное всевозможные сообщества и плакала бы от умиления над каждой строчкой любого фанфика. Но теперь... Сижу и удивляюсь себе. Вроде и кинк мой любимый - Учитель и Ученик, да еще и шпионы, да еще и в костюмах, да еще и в Англии, да и вообще, и в фильме было показано все и даже немного больше, - но не цепляет. То есть, я с удовольствием и картинки по ним смотрю и сохраняю себе в папочку, и пару фичков с переменным успехом читала и, определенно, буду читать еще, но даже самый классный фик по ним не вызовет у меня столько бурных эмоций, как, скажем, самый банальный фик с пейрингом Уолтер/Джесси из Бром-Бария. ХОТЯ, казалось бы, темы очень близкие: в обоих фильмах есть пара "взрослый умный мужчина, учитель-наставник"-"юный раздолбай, претерпевающий изменения в характере, повстречав Учителя". Уолт чем-то похож на Гарри, а Джесси - на Эггзи - елки, да у них даже стиль одежды примерно похож. Но вместе с тем между фильмами есть одно маленькое, но очень важное различие, которое лично для меня и оказывается, по всей видимости, решающим, а именно. Гарри Харт не цепляет меня до конца по той же причине, что не цепляет Ганнибал Лектер, хотя, казалось бы, "Ганнибал" я должна была любить и обожать. И причина эта в их "чересчур джентльменскости", если можно так выразиться. Сразу оговорюсь - мне нравится типаж мужчины-джентльмена. Мне очень нравится типаж мужчины-джентльмена. Но в каждом мужчине-джентльмене, помимо его джентльменскости, должны присутствовать хотя бы пара черт, не совсем подходящих под эту характеристику. Любая мелочь, вроде "когда он готовит, то вытирает руки об штаны" или "любит надувать пузыри из жвачки" или еще что-нибудь, столь же незначительное. И вот тогда я бы смотрела с восторгом. То есть, я оговорюсь, дабы не возникло вопросов: я не считаю, что излишняя джентльменскость это плохо. Я не считаю, что такого не может быть в жизни. Просто это меня не цепляет. Возможно, это связано с тем, что все мои родственники - и я, соответственно, тоже - происхождением исключительно крестьяне, всю жизнь прожившие в деревнях и переехавшие в Ленинград только под конец ВОВ. И поэтому для меня, как для потомка людей от сохи, такие люди кажутся манерными снобами при том, что я тоже сноб порядочный, но уже по другой причине. Меня не покидает смутное чувство, что вся их джентльменскость - это маска, показуха. И я, не до конца им доверяя, не верю им и в других вопросах. А тот же Уолтер - другой. Да, он спокойный, но если что-то случается, то может и вспылить. Да, он умный, но может ошибиться. Да, он наблюдательный, но может сделать неверные выводы. И потому за ним интересно наблюдать. И потому ему веришь. А Гарри Харту нет. И Ганнибалу нет. И потому что "Ганнибал", что "Кингсмен" я смотрела с большим удовольствием, но без влипания - да хороший фильм/сериал, да, круто снято, да, актеры потрясающи, но на этом... все. И остается только со вздохом проматывать ленту избранного, засыпанную фоточками Колина и Тарона. Еще раз оговорюсь: я не против. И Колина, и Тарона есть за что любить. И Кингсмен. И пейринг Гарри/Эггзи. Но только я снова прохожу мимо.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Сегодня меня зовут Золушка. И хотя до розовых кустов я так и не добралась, зато пропылесосила и помыла пол, вытерла пыль, сбегала в магазин и сварила суп. Не, ну а фигли? В Рэдволле постоянно жрут суп, а я уже четвертый день голодная сижу, и смотреть на то, с каким аппетитом звери хлебают варево для меня как ножом по сердцу. Вот и решила - я хуже их, что ли? И да, получилось весьма съедабельно.) Хотя я не знаю, можно ли вообще налажать с приготовлением простейшего овощного супа.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Скоро бета спросит у меня, где новая глава. А что я ей отвечу? Что я смотрю третий сезон Рэдволла и горю. Самое забавное, что я в детстве почти не смотрела этот мультик. Все смотрели - а я нет. Редко-редко попадала на какие-то куски, и, конечно, ничего не поняв, выключала. Так и не имела понятия, в чем там замес - ну, мыши, ну, Средневековье, ну, приключения какие-то... Потом была одна-единственная книга из этой серии, взятая на время у приятеля, причем книга была откуда-то из середины, и я ни за что не вспомню, о чем там шла речь. Помню только, что мне, вроде как, понравилось, но не настолько, чтобы читать дальше. И вот теперь я решила основательно глянуть, что это такое. И, блин, где это было всю мою сознательную жизнь? Потому что это классно. Не так, конечно, охуенно, как тот же Зим, например хотя сравнивать два настолько непохожих друг на друга мульта, как Рэдволл и Зим - это сверхтупо, но все же достаточно хорошо, чтобы каждую новую серию смотреть с неподдельным интересом. Пока я на середине третьего сезона, и могу пока только сказать, что как раз-таки первый и третий сезоны самые крутые. Второй тоже неплох, но все же немного хуже, как по мне. Возможно, из-за слишком большого количества персонажей. А еще я могу сказать, что Рэдволл - просто кладезь охрененных злодеев. В первом сезоне был обожелюбитьиплакать крыс Клуни, предысторию которого я так и не поняла, посему хочу найти книгу и почитать, во втором - а вот и нет, не Слагар, хотя сама концепция "в первом сезоне с ним происходит херня, и во втором он возвращается, чтобы отомстить" очень хороша, а вовсе Железный Клюв, потому что красноглазый ворон в шлеме - это то, на что я могу долго пускать слюни, к тому же в русском дубляже у него был отменный голос. Третий сезон - однозначно, Бэдранг, которого просто любить-обожать-умирать. А еще на ФБ лежит неплохой такой фичок, Мартин/Бэдранг, ага-ага... Так что какой там оридж? Какая жизнь? Сон до часу дня, торопливое запихивание в себя пары печенек и чашки чая, и втыкать в мульт. Йей...
И еще мы с муттер сходили на А.Н.К.Л. Разумеется, советую однозначно.) Гай Ричи все еще очешуенный режиссер, который снимает очешуенные фильмы. х)
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Мне снова приснился ребенок в опасности. На сей раз это снова был какой-то длинный сон, в котором нашлось место как реальным фактам - посещение мной концерта Раммштайн, например, так и выдуманным - во сне этот концерт почему-то проходил в другом городе, но когда мы с (sic!) Пьюдипаем (какого черта, я в своей жизни смотрела только одно видео с ним) приехали, то выяснилось, что они уже уехали, и в итоге нам пришлось гоняться за ними по всей стране, ну да не суть. Во сне был еще какой-то сюжет, в котором как раз и светился ребенок. Он был совсем маленький, меньше года, и когда я смотрела на него, то знала, что когда-то он был в большой опасности. А под конец сна я снова его встретила. Как будто бы я столкнулась с ним и его родителями где-то на природе. Он лежал на одеяльце и горел от жара, и я гладила его по пылающему лбу ледяными руками. Потом я заметила рядом с ним небольшую, длиной не больше двух пальцев, змейку. Я отпихнула ее, и она, извиваясь, стала почему-то уменьшаться, пока не превратилась в червяка. И этого червяка я все отпихивала и отпихивала, и когда кто-то из родителей малыша - папа, кажется - поинтересовался, что я делаю, я так и ответила: "Убираю змею". А потом совсем рядом с малышом я заметила какой-то странный предмет. Присмотревшись, я поняла, что это опять змея, но на сей раз большая. Я вскрикнула "Змея!" и шарахнулась назад, а она, точно поняв, приподнялась и угрожающе зашипела. Тогда я совершенно на автомате проорала: "Тут есть змееуст?", что разозлило змею еще больше - она стала приближаться к ребенку. Я прижала руки ко рту, и мне оставалось только с ужасом смотреть, как она открывает пасть и нависает над малышом. В моей голове бились две мысли: первая, отчаянная "Но я же знаю, что с ним ничего не будет, я видела его в будущем, и с ним все было в порядке!", и вторая, на грани истерики: "Да помогите же ему хоть кто-нибудь!". И хотя именно я находилась ближе всех, и именно мне надо было схватить змею за голову и отбросить подальше, я почему-то не могла этого сделать, и мне оставалось только сидеть и беззвучно кричать, наблюдая, как голова ребенка почти что пропадает во рту змеи. На этом моменте я проснулась. Мне кажется, что это был намек не становиться крестной матерью. Чуть ли не библейское предупреждение: ты будешь его любить, но над ним нависнет угроза, которую его родители будут почему-то игнорировать, и ты будешь единственной, кто сможет ему помочь, но ты испугаешься и ничего не сделаешь. Угроза - или в данном случае, видимо... грех? Ну, то есть змей из райского сада, все дела. Сначала это какой-то маленький грешок, который я с трудом, но ликвидирую, а потом огромный, грозящий его пожрать. Но страшно даже не это. Почему я бездействую? Почему не схвачу змею за голову? Меня ничто не удерживает, но я все равно не двигаюсь с места и молюсь о том, чтобы хоть кто-нибудь сделал хоть что-нибудь. Шикарно.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Успокаивалась вчера тем, что читала сказочно долбанутые фички Бэтмен/Супермен, в которых Брюс был нервной истеричкой. Wonderful. В итоге заснула ближе к пяти, встала в 12 и решила-таки смотать в Крупу. Что могу сказать? Та лавочка, где я всегда закупалась фантастикой, оказалась почему-то закрыта, в уцененных книгах почти совсем пропал Фрай, зато я приобрела последнюю книгу из трилогии Далквиста (я даже и не знала, что она появилась), которую вместо "Алхимическая свадьба" перевели как "Химическая свадьба". Э? Переводчик знает какой-то глубокий смысл, который не доступен простым смертным? Ибо в двух предыдущих книгах речь шла как раз-таки об алхимии, а не о химии. Ну да к черту, не о том речь. Еще я наконец-то нашла нормальный сборник Андреева, с "Иудой Искариотом" и "Красным смехом", Нервалевскую "Сонату дьявола", "Сказки братьев Гримм" и еще несколько книг по мелочи. Думала, на все это улетит тысячи две, но сумела уложиться в одну, хотя это только из-за того, что та лавочка, где я всегда закупалась фантастикой, оказалась почему-то закрыта [2]. Еще нашла в продаже пару новых книг Эко. Но они стоили от 350 до 400 рублей (в Буквоеде вообще 800, но это к слову), и я бы, наверное, что-нибудь бы даже купила, но аннотации меня как-то не очень заинтересовали, а старенького ничего не было.
Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Ладно. Ладно. Это было грубо. Я прошу прощения. Это был очередной крик отчаянья, ни на кого конкретно не направленный. Но сейчас мне невыносимо. Совсем.