Спертое для себяНациональный стереотип – явление сложное и малоисследованное в нашей литературе. Исследовать его надо комплексно, вместе с национальным характером и автостереотипом, так как в каждом из них разные наборы черт. Также важно учитывать и национальный характер, этническую ментальность того на рода, у которого складывается стереотип другого народа, ведь от этого зависит интерпретация подлинного национального характера этого другого народа, а складывающиеся представления становятся частью национального сознания.
Стереотипы могут складываться положительно и отрицательно. Бромлей считал, что отрицательный стереотип возникает на основе плохого знания друг друга1. Но скорее наоборот, чем дальше народы друг от друга и меньше общаются, тем у них лучше взаимные отношения и представления, а те, кто постоянно общается, соседствует, сталкивается, чаще воспринимают партнера негативно. На формирование взаимных стереотипов влияет ряд факторов. Если взять поляков и русских, это исторические судьбы народов, соседство и взаимоотношения в течение веков, соперничество и войны, разделы Польши и участие в них России, национально‑освободительное движение поляков, совместная борьба против царизма, создание государств с разными социальными системами, войны 1920 и 1939 гг., совместная борьба против фашизма, участие в социалистическом блоке и его распад, а также экономические и культурные связи и сотрудничество, перекличка идей, идейные и культурные взаимовлияния2.
Как видно из этого перечисления, ряд факторов работал на плюс, другие на минус, а в целом стереотип поляка в русском сознании складывался противоречивый. Вообще стереотип очень устойчив, но все же он менялся (и иногда резко) под влиянием указанных факторов, различных событий, самого хода истории. А также и потому, что менялось сознание русского народа. Если в средние века было больше отрицательного воздействия, так как главными факторами являлись геополитическое соперничество, войны, религиозная вражда, то после разделов Польши, с одной стороны, усиливается такой фактор, как ненависть и национализм, а, с другой, как это ни парадоксально, возникает и ряд позитивных факторов, в частности, возникает комплекс вины у русского народа, отношение сочувствия. Стереотип поляка становится богаче, в нем появляется больше светлых красок, но он остается противоречивым. Это зависит от восприятия русского народа, которое, в свою очередь, определялось как объективным ходом событий, так и воздействием субъективного фактора – целенаправленной пропаганды, идеологического давления, то есть того, что влияло на русское общественное мнение и его формировало.
Попытки такого давления делались в царской России. После восстания 1863 г. националистические круги развернули пропагандистскую кампанию, пытаясь представить поляков исчадием ада воплощением зла. Аргументом было массовое участие поляков в национально‑освободительном движении и, прежде всего в вооруженных восстаниях против царизма. Как одна из главных черт польского национального сознания отмечалась ненависть к России и русским, на этом базировалось создание образа врага‑поляка. Известный журналист О.М. Меньшиков писал в 1911 г. в работе «Сомнительная родня» о разделах Польши: «Под видом “братского” славянского народа мы ввели под свою крышу закоренелого врага, врага тысячелетнего, который в течение давних веков угнетал Западную Русь и который в этом угнетении привык видеть историческое свое призвание»3. «Заклятыми врагами», цель которых – «внутреннее предательство», «внутреннее и внешнее разрушение России», считал поляков и П.И. Ковалевский. Он писал о введении в российский организм «польской ненависти». Подобные речи звучали из уст российских националистов с трибуны Государственной думы. В выступлениях И.Я. Павловича, Е.Я. Ганжулевича, Г.Г. Замысловского, А.Д. Юрашкевича и других правых депутатов поляки характеризовались как извечные враги России, хитрые и коварные4.
В советской литературе эта сторона замалчивалась, обычно на первый план выдвигались факты революционного взаимодействия, сочувствия. Помощи, представленные как главная линия, но в действительности это были светлые пятна на темном фоне, так как и сами события, и официальная пропаганда влияли даже на самые светлые умы, а в целом на национальное сознание русских. Правда, попытка ввести в массовое сознание понятие «поляк‑враг № 1» не удалась: национальный стереотип поляка оставался противоречивым – одни и те же черты польского национального характера трактовались по‑разному в зависимости от взглядов, от идейной позиции.
Наиболее ярко национальный стереотип проявляется в таких областях, как историческая наука и художественное творчество – литература, театр, позже кино5. Здесь мы видим отражение стереотипа, здесь же происходит и его формирование. Образы поляков создавали крупнейшие писатели (Пушкин, Л. Толстой, Достоевский, Горький, Короленко, А.Н. Толстой и др.), композиторы (Глинка, Мусоргский, Римский‑Корсаков и др.). О польском национальном характере писали историки (Карамзин, Костомаров, Ключевский, Соловьев, Кареев, Любавский и др.). Эти люди разных убеждений внесли свою лепту в интерпретацию польского национального характера. И всюду мы видим противоречивый образ поляка, а скорее стереоскопический, как бы совмещающий сразу два угла зрения. Пушкин по следам восстания 1830 г. написал «Клеветникам России», где говорил о «кичливом ляхе», И В «Борисе Годунове» он подчеркивал «надменность», «кичливость», «хвастливость» поляков. Но он знал и любил Мицкевича и его поэзию, и в пушкинских переводах лучших его баллад возникают положительные образы и шляхты, и благородного «хлопа», который защитил прекрасную любовь от воеводы.
В складывании представлений русских о поляках и Польше действовали как общие факторы, свойственные каждой соседней паре народов, так и специфические, обусловленные и особенностями русского национального характера, и самой спецификой России как государства. Поскольку оно было многонациональным, многие черты польского характера воспринимались сквозь призму восприятия украинцев, белорусов, литовцев, которые непосредственно, более тесно и постоянно контактировали с поляками. Это накладывало свой отпечаток, что также можно заметить на материале художественной литературы, например, у Гоголя, близко знавшего польский мир по обстоятельствам жизни. А в его исторических повестях «Тарас Бульба» и «Страшная месть» поляки представлены глазами их врагов‑козаков. Отсюда эпитеты «нечестивый», «неверный», «проклятый», «вражий», «чертов» лях. Поляки кичливы, хвастливы, любят роскошь и разврат, не сдержанны, легкомысленны, коварны, не держат слова. Описаны их жестокости. Но Гоголь рисует образы и от себя и своими глазами видит шире, понимает глубже, образы становятся более объемными. Жестокость – это в духе века, и просвещенные поляки против нее. Поляки – храбрые рыцари. Образы прекрасной полячки и ее брата («молодой полковник, живая горячая кровь») нарисованы очень лирично и с симпатией.
Л. Толстой был дальше от польского элемента, хотя мог иметь с ними контакты и в армии, и в свете. А главное, для «Войны и мира» он изучал материалы наполеоновской эпохи, где польская тема занимала существенное место. В романе есть потрясающая сцена начала войны 1812 г. Польский уланский полк получил приказ форсировать реку Вилию, отыскав брод. Полковник просит разрешения перейти реку без брода. В результате лишь несколько человек оказались на другом берегу и закричали «ура» Наполеону, часть людей была вынуждена вернуться, а 40 человек утонули. И Толстой описывает, как поляки плыли и тонули, хотя рядом была переправа, и гордились, что они плывут и гибнут на глазах великого человека, который сидел на бревне и не смотрел даже, что они делают. Толстой не дает комментария, но материал для образа очень яркий. В другом месте он прибегает и к эпитетам, описывая князя А. Чарторыского, и создает портрет гордого, холодного, властного, умного человека.
Толстой признавался, что с детства был воспитан в ненависти к полякам и лишь в конце жизни узнал историю их борьбы, польской ссылки. Это его поразило, и он написал рассказ «За что?» как компенсацию за свою вину. Рассказ о подлинной судьбе В. Мигурского и его жены, их неудачном побеге из ссылки. Образы их в рассказе очень благородные и героические.
Достоевский широко известен как полонофоб. Он не дает двойного взгляда на своих литературных героев‑поляков, он сам их оценивает либо эпитетом, либо рисуя вполне однозначный образ. В «Братьях Карамазовых» два поляка вызывают чрезвычайно негативное впечатление, почти карикатурное – они напыщенны, корыстны, подлы, к тому же еще и шулеры.
Но тут же мы читаем слова Мити Карамазова: «Не составляет один лайдак Польши», то есть это не типичные черты нации. Подтверждением такого взгляда служат образы поляков‑ссыльных в «Записках из мертвого дома», в рассказе «Мужик Марей». Они благородны, честны, великодушны, смелы, тверды в своих убеждениях, сильны характером, но у них нетерпимость, болезненное озлобление и ненависть. Однако Достоевский объясняет это их страданиями, «судьбой».
Таким образом, в стереотип входил образ поляка‑страдальца, созданный на основе комплекса вины, который становился чертой русского национального характера. Как писал Горький, сами русские – люди тяжелой судьбы6, и потому они смогли лучше понять других, отсюда их «всемирная отзывчивость», отмеченная Достоевским у Пушкина. Они поняли и противоречивость польского характера, отразив его в столь же противоречивом стереотипе. В творчестве самого горького также присутствует стереоскопическое видение этого характера. В рассказе «Старуха Изергиль» старая цыганка рассказывает о поляках в своей жизни, определяя их крайне негативно («подлый», «льстивый», «лживый», «змеиный язык», в Польше холодные, лживые люди). Но тут же прорывается светлая, яркая черта: о поляке, который поехал воевать против турок в Грецию, Изергиль говорит: «Что ему греки, если он поляк? А вот что – он любит подвиги».
Можно множить примеры из русской литературы, но ясно, что талантливые, а тем более гениальные художники сумели глубоко понять, а скорее почувствовать польский национальный характер. Это был результат слияния и переплавки личных впечатлений, осмысления исторического опыта и гениальной художественной интуиции, которая не позволяла подлинному творцу отступить от правды в искусстве даже вопреки собственным взглядам.
Еще более ясно это видно на примере музыки – области, в силу своей специфики, менее идеологизированной, чем литература. Ближе к литературе (и к идеологии) стоит программная музыка, музыкальный театр, опера. У Н.А. Римского‑Корсакова в «Пане‑воеводе» польский сюжет трактован нейтрально, с сочувствием к героям камерной драмы, и музыкальная партитура этому соответствует. Но «Борис Годунов» М.П. Мусоргского и «Жизнь царя» М.И. Глинки – народны драмы; опера Глинки носит патриотический характер, и само название ее говорит о влиянии идеологии. Поэтому образы врагов‑поляков имеют соответствующую музыкальную характеристику: нет сольных партий, только хоровой речитатив, стилизованный в ритме мазурки. Но наряду с этой резкой, отрывистой музыкой, целый акт (так называемый польский) наполнен волшебной красоты мелодиями, и в этой музыке отражаются черты, которые привычно вкладывались в польский стереотип, – легкость, изящество, помпезность, горделивость.
В исторической науке влияние идеологии более сильно и здесь интерпретация черт национального характера поляка более тенденциозна, зависит от идейно‑политических позиций историка7. Так, русская историография второй половины XIX – начала XX вв. была идеологически ангажированной, и ее представители, пытаясь подвести под польский характер научную базу, указывали на славянские и сарматские его истоки, на влияние Запада, католицизма и пр.
Консервативными и либеральными историками отмечалась и по‑разному интерпретировалась такая славянская черта поляков, как максимализм. Некоторые видели сарматское влияние в склонности поляков к буйству, неумеренной фантазии, необузданной свободе. Большинство отмечали недостаток сдержанности, благоразумия, долготерпения, рассудительности, здравого смысла и холодного расчета. Соловьев видел причину в большом развитии личностного начала и, как результат, в неумении свое «я» подчинять общим интересам. Историки консервативного направления делали отсюда вывод о склонности к произволу, насилию. Отмечалась и просто испорченность польского национального характера – склонность к пьянству, разврату, безделью, коварство и упорство в достижении своих целей. Но отмечались и однозначно положительные черты, например, храбрость и энергия поляков. Уже в начале XX в. К.И. Ярош дал более широкую характеристику их достоинств и недостатков. Он признавал за ними талантливость, отзывчивость, сердечную глубину, сложный и богатый душевный строй. Основу он видел в сильной реакции поляков на внешние обстоятельства, легкой возбудимости характера (он сравнивал его с бенгальским огнем), и отсюда проистекала, по его мнению, неустойчивость чувств и настроений, доведение их до крайностей, когда положительные качества переходят в отрицательные. В целом он констатировал сочетание в польском характере легкомыслия и добродушия, а также фантазерства, «легкого уклонения от истины», происходящего от живости чувств и воображения8.
Историки в XIX в. исследовали польский национальный характер для объяснения истории Польши и России, их взаимоотношений. Многие имели идеологический заказ – доказать неизбежность гибели Польши, разделов ее территории. Консервативные и часть либеральных ученых видели причину в государственном устройстве Речи Посполитой, каковое считали плодом польского национального характера; они утверждали, что у поляков не было и нет инстинкта самосохранения, нет способности к организации, государственному строительству и управлению, к самостоятельному существованию. Доказывали. Что разрушительное влияние на польский характер оказало «латинство», католицизм: с ним связывались насильственность и нетерпимость, в том числе религиозная. Таких взглядов придерживались Н.Я. Данилевский, П.Д. Бердяев, П.И. Филевич, М.О. Коялович и др.
Но ряд либерально настроенных ученых (П.Л. Лавров, Ф.М. Уманец, В.А. Бильбасов, В.А. Мякотин и др.) высоко оценивали государственный строй Речи Посполитой, польский парламентаризм, уровень политической и религиозной свободы, считая, что в XVI в. Польша была первой, кто воплотил идеал политического и религиозного равенства и свободы личности, хотя и в рамках одного класса – шляхты. В Польше родились многие принципы политического устройства, которыми в XX в. гордились английская и американская демократии. Таким образом, часть русских историков воспринимала поляков не только как европейцев, но и как представителей европейского прогресса, в то время как другие писали о «европейничанье» поляков.
В этом отразилась связь стереотипа с национальным характером, т.е. по‑разному трактовались его реальные черты, в данном случае присущее полякам ощущение себя европейцами, характерное для них стремление быть с Европой и даже чуть впереди нее. То же касалось и других черт, прежде всего польского патриотизма, который трактовался и как любовь к родине, и как национализм, так как в самом национальном характере поляков были такие черты, как национальный эгоизм, гегемонизм, смакование национальной особости и т.п., которые делают грань между патриотизмом и национализмом очень тонкой9.
К началу XX в. в русском обществе существовали относительно широкие и разносторонние представления о польской нации, и сложившийся стереотип поляка отнюдь не был примитивен: он содержал достаточно богатый набор характерных черт. Но в этом наборе выделялись некоторые черты, которые можно было бы назвать стереотипом в стереотипе. Таково было понятие «поляк‑католик», уходившее корнями в средние века, когда религиозные различия воспринимались особенно остро. С течением времени этот образ прочно укрепился в сознании русского общества. В думских выступлениях русских националистов между конфессиональной и национальной принадлежностью ставился знак равенства, и образ «поляка‑католика» приобретал зловещий характер, подчеркивалась его агрессивность, фанатизм, ненависть к русским и православным10.
Еще одно распространенное в русском обществе типичное понятие формулировалось как «поляк‑бунтовщик». Для властных структур России, для русских националистов и значительной части обывателей оно звучало негативно, но представители революционной России, видевшие в поляках союзников в борьбе с царизмом, воспринимали эту черту польского национального характера со знаком «плюс». Можно говорить даже о полонофильстве определенной части русского общества, хотя массовым явлением оно, конечно, не стало. Здесь ясно проявилась зависимость интерпретации и оценки национальных черт от позиции разных общественных группировок.
В русской научной литературе делались попытки не только определить и оценить черты польского национального характера, но и объяснить их. Так, Д.Н. Овсянико‑Куликовский отмечал, имея в виду, в частности, поляков, что акцентирование национальной особости появляется в результате национального гнета, национальных преследований и может развиться в патологию национальной психики. Даже после ликвидации условий, порождающих эту болезнь, она не проходит, а, наоборот, по контрасту, свобода дает толчок для перехода от униженности к горделивому самоутверждению, граничащему с насилием над другими национальностями, к национальной исключительности и шовинизму, связанному с отрицанием «чужих» национальных прав.
Эти мысли ученого были опубликованы в начале 20-х гг., когда многие угнетенные народы, в том числе польский. Получили независимость и государственную самостоятельность. На их примере можно было проверить справедливость соображений насчет развития черт национального характера в новых условиях. То было время крайнего обострения советско-польских отношений, время войны, а с другой стороны, – время внедрения марксистской методологии во все области науки, утверждения классового подхода к анализу явлений, в том числе и в сфере духовной. Возможно, это отразилось на книге Овсянико‑Куликовского «Психология национальности», так как он особо подчеркивал, что национальный характер надсоциален и складывается из черт, нравственно безразличных. На примере польского национального характера он показывал, что ошибочно считать его чертами «рыцарство» и «гонор», поскольку это черты лишь одного слоя – шляхты 11.
Проблема польского национального характера имела в эти годы для коммунистического руководства Советской республики не теоретический, а практический интерес. Шла советско-польская война, и нужно было подновить или создать заново образ врага‑поляка. По данным польского историка Ч. Мадайчика, военная верхушка подготовила такой материал с анализом польского национального характера. Пока не удалось разыскать его следы в архиве, но о том, как рисовала образ поляка советская пропаганда тех лет, дают представление знаменитые окна РОСТА – плакаты на актуальные темы жизни и политики страны, подписи к которым, а часто и рисунки делал В.В. Маяковский.
На этих плакатах польский образ был однозначен и карикатурен. Это был враг. Иногда он был назван: например, Ю. Пилсудский изображался как марионетка на ниточке Р. Пуанкаре, он лизал сапоги буржуям (так поэт представил Пилсудского в своей «Маяковской галерее» в июле 1923 г.). Но чаще представал обобщенный образ «пана» – пузатого, с кнутом и кандалами для народа; он весел и пьян, грабит, громит, насилует. Подписи говорили: вот враг – «пановье» в ряду других врагов Советской республики, их нужно уничтожить. При этом «паны» противопоставлялись польским рабочим, которых Маяковский призывал «щадить», так как они – «наши братья». Это классовое деление присутствовало и в его стихах последующего времени: в частности, после посещения Варшавы в 1927 г. Маяковский отметил как характерные польские черты шляхетский гонор, страсть к мундиру, привычку пускать пыль в глаза 12.
Таким образом, в советском обществе сохранилось многое из стереотипа поляка, складывавшегося в предыдущую эпоху, но произошли и существенные изменения. Так, некоторые эпитеты, как, например, «поляк‑католик», теперь опали, поскольку господство атеизма стерло значение религиозных различий. Но главное заключалось в том, что на прежний стереотип наложилась печать классовой схемы. Новый идеологический заказ требовал более четкого распределения по этой схеме положительных и отрицательных черт. Критерием стала также антитеза «революционный – реакционный». В связи с этим старое определение «поляк‑бунтарь» теперь воспринималось как бесспорный позитив. В результате и в советской исторической науке, и в литературе и в искусстве приоритет отдавался тем польским сюжетам, где присутствовали образы, с одной стороны, людей труда, а с другой – героев‑революционеров. Поэтому, например, на сюжет упомянутого рассказа Л.Н. Толстого «За что?» был снят фильм, затем написана пьеса, которую играли в столице и провинции, затем, уже в 30-е годы, поставлена опера. Революционная тема была акцентирована, и в центре оказался образ Альбины Мигурской – польки‑революционерки 13.
В 30-е гг. советское общество становилось все более закрытым и идеологизированным. Это время было тяжелым для советско-польских отношений, которые после краткого периода оживления в 1933-1934 гг., связанного с подписанием СССР и Польшей пакта о ненападении 14, постоянно ухудшались; область контактов сужалась, а с сентября 1939 г. они прервались совсем. В этих условиях, естественно, положительный польский образ не мог развиваться, старые стереотипы могли лишь ужесточаться, довлел классовый подход. И все же даже в этой обстановке мастерам культуры удавалось создавать шедевры. Одним из них стал фильм М.И. Ромма «Мечта», где играли замечательные актеры – Ф.Г. Раневская, А. Войцик, Е. Кузьмина, М. Астангов, Р.Я. Плятт и др. Фильм вышел на экран вскоре после присоединения к СССР Западной Украины и Западной Белоруссии и показывал Польшу накануне этих событий. Он грешил известной наивностью и схематичностью в изображении «заграничной» жизни, происходивших и от заданности темы, и из-за оторванности советского кино от мирового, но все это заметно только теперь. Тогда же решающим было создание на экране прекрасных образов простых людей Польши. И потому этот фильм работал на формирование позитивного польского стереотипа 15.
Но в целом влияние политики и идеологии на процесс формирования образа Польши и поляков в советское время было очень сильным, и образ складывался тенденциозный. То же влияние определило важный новый поворот в этом процессе в период Великой Отечественной войны. Если в сентябре 1939 г. В.М. Молотов назвал Польшу «ублюдочным государством», возрождая дореволюционный стереотип о ее нежизнеспособности 16, то после того как советские люди и поляки стали союзниками в борьбе с фашизмом, тон советской печати изменился. Он менялся и впоследствии, вслед за поворотами отношений Москвы с лондонским правительством Сикорского, Катынским делом, выводом армии Андерса из СССР вплоть до создания Польского Комитета национального возрождения и формирования Войска Польского на советской территории. Не случайно в эти годы появился фильм «Зигмунд Колосовский», представивший героя – умного, ловкого, обаятельного польского разведчика.
После войны, когда Польша стала часть социалистического блока, официальная советская пропаганда должна была отказаться от негативного польского стереотипа. Провозглашался курс на интернационализм и укрепление дружбы народов, но в действительности внутри «социалистического лагеря» осуществлялся диктат Советского Союза. Идеологический заказ определял трактовку советской наукой истории Польши и ее отношений с Россией и СССР, существовало «табу» на освещение ряда тем. В том числе не разрабатывалась проблема национальных стереотипов 17. Все это не способствовало установлению подлинно дружественных и братских советско-польских отношений и рождению новых положительных взаимных представлений. Вместе с тем в период войны и послевоенные годы возникли массовые контакты поляков и советских людей. В СССР стали доступны польская литература и пресса, произошло знакомство с культурой и искусством Польши. Особенно популярны стали польский кинематограф и эстрада. Характерно, что на основе польских сатирических текстов были созданы образы пользовавшейся огромным успехом в течение многих лет телевизионной передачи «Кабачок 13 стульев». Юмор и остроумие – эти черты поляков были оценены по достоинству и включены в стереотип.
Польское «бунтарство» и «вольнодумство», проявившиеся в годы после ΧΧ съезда КПСС, имели большое значение для советского общества. Его прогрессивная часть солидаризировалась с польской оппозицией, видела в борьбе поляков пример. Но еще более важным было то, что Польша открыла советским людям «окно в мир»; это касалось не только интеллигенции, но и других общественных слоев в СССР. Правда, в связи с начавшейся в России перестройкой польское «окно в мир» утратило значение, Польша перестала играть роль одного из главных посредников в передаче информации и политических идей с Запада. Зато на первый план выступил польский опыт реформирования экономики 18, он во многом определял направление экономических реформ в России. Общность задач в этой области сближала обе страны, тому же способствовала активизация деловых отношений между русскими и поляками, развитию партнерских и дружеских связей, что благоприятствовало лучшему взаимному узнаванию, позволяло более широкому кругу россиян ознакомиться с жизнью соседнего народа, с его культурой, обычаями, традициями.
Для новой России новая Польша служила примером не только в связи с успехами в развитии экономики, но и благодаря своей авангардной роли в политике. Российскую общественность интересовал польский опыт по части проведения политических акций, и прежде всего, избирательных кампаний; изучалась деятельность политических партий в Польше, роль масс‑медиа в формировании общественного мнения; российская пресса анализировала итоги проходивших там президентских и парламентских выборов; проводились встречи за «круглым столом» российских и польских политических и общественных деятелей, ученых, представителей средств массовой информации.
Все это создавало и создает условия для формирования в России нового взгляда на Польшу, изменения польского национального стереотипа, складывания позитивного образа поляка. Этот процесс далеко не завершен, и, наряду с объективными факторами его развития очень важна и целенаправленная деятельность активных сил российского общества, способствующая созданию положительного польского стереотипа. В осуществление этой задачи должны внести свою лепту политики, ученые, журналисты, деятели культуры и другие представители интеллигенции.
Отсюда - nnmoiseev.ru/st0015.htm