Так что первые четыре главы. Все открыто. Хотите - читайте, хотите - комментируйте, хотите - проматывайте. Никого не заставляю что-либо делать.
Но помните, что фидбэк мне будет очень приятен.
Когда богам позволено все
Автор: Кьяроскуро
Беты (редакторы): имеются
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: R
Жанры: Джен, Драма, Фэнтези, Экшн (action), Мифические существа, Проходные слэш и гет
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие, Намеки на некрофилию
Размер: Планируется макси, написано порядка 30 страниц
Описание: Не так много времени прошло в Рейсмаре с тех пор, как отгремели две войны, как мир оказался на пороге новой, обещающей быть самой разрушительной из всех. Волею судеб юного послушника Илайю втягивает в водоворот событий. Но так ли уж это случайно? Или же ему предстоит стать тем, к кому будут прислушиваться даже боги?
Посвящение: Д. В. К., моему отцу и всем тем замечательным людям, что читали, комментировали, подкидывали мне идеи и, разумеется, редактировали.
Публикация на других ресурсах: Пока что нигде; после окончания выкладки - только с моим разрешением.
Глава 1
Глава I. Божественная воля
Что началось необыкновенным образом, должно так же кончиться.
Михаил Лермонтов
Михаил Лермонтов
Яркое утреннее солнце, омытое в водах океана Эйлак, поднялось над Бенуэном, щедро рассыпая по земле свои драгоценные лучи. Местные жители называли свою страну «краем, где рождается светило», хотя Бенуэн формально и не был самым восточным государством Рейсмара. Впрочем, самой восточной частью суши являлся небольшой остров Ашен, принадлежащий Бенуэну, и этого было достаточно, чтобы даже живущие на континенте напыщенно называли свою страну «Колыбелью Солнца». Некоторые, правда, вкладывали в это определение иной смысл: жители Бенуэна, единственного в Рейсмаре теократического государства, чей повелитель, Царь-Жрец, исполнял одновременно обязанности правителя и главного жреца, поклонялись богу Солнца, невзирая на то, что другие страны исповедовали многобожие. А кроме того, Бенуэн был славен количеством солнечных дней в году – около трехсот пятидесяти из четырехсот. Все это делало Бенуэн в каком-то смысле уникальным, что давало его жителям поводы для гордости, до которой бенуэнцы были весьма охочи.
Весеннее солнце поднималось стремительно – не прошло и нескольких минут, как его свет достиг столицы Бенуэна – Анскомба, самого красивого и богатого города страны, и расцветил его яркими красками. Капли росы на листьях и траве вспыхнули бриллиантовым блеском, солнечные зайчики заплясали на позолоченных крышах. Где-то вдали едва слышно прокричал петух, возвещая начало нового дня. И пока он приветствовал утро своей задорной песней, лучи достигли Храма Солнца, несмело его коснулись, а потом обняли и обласкали своим теплом.
Храм был огромным строением, мощным и величественным, созданным архитекторами древности много веков назад как главная религиозная твердыня культа Солнца. Его могучие стены из песчаника и красного кирпича, витые колонны из дерева, куполообразная позолоченная крыша, на шпиле которой блестела и переливалась огромная фигура солнца с расходящимися во все стороны лучами, – вызывали восхищение и благоговение – пусть даже невольное. Высокие стрельчатые окна с витражными стеклами переливались в свете солнца, и у случайного наблюдателя могло сложиться впечатление, что в окна инкрустированы кусочки радуги.
Но как бы ни был красив и величествен Храм снаружи, в стократ красивее был он внутри. Сотня залов, почти полсотни коридоров и галерей с неповторимым интерьером, множество великолепных статуй, картин и гобеленов – всё, разумеется, так или иначе содержащие изображение Солнца, – которые могли бы поразить любого, вступившего под своды Храма. Сейчас, в утренние часы, солнечные лучи, проходя сквозь стекла витражей, превращались в разноцветные лепестки, оседающие на полу, стенах и даже потолке. Это было удивительным, почти фантастическим зрелищем, достойным кисти самого лучшего художника.
Но мужчине, меряющему шагами самый большой зал Храма, не было до этой красоты решительно никакого дела. Расхаживая взад и вперед, он хмурил белесые брови, беззвучно шевеля губами, и изредка отбрасывал падавшие ему на лоб пшеничного цвета волосы с редкими серебряными прядями, которые казались почти белыми из-за коричневато-бронзового цвета его кожи. Его черные, чуть вытянутые к вискам глаза выдавали в нем человека властного и хитрого, а крупный нос, нависающий над тонкогубым ртом, придавал его лицу мрачноватое выражение. С первого взгляда мужчину можно было бы принять за воина, но его могучее с виду телосложение являлось лишь иллюзией умело скроенного пышного одеяния. Это был Царь-Жрец, правитель Бенуэна и главный служитель культа Солнца.
Он пребывал в крайнем волнении – таком, что даже не глядел в сторону жезла Ал-Бену, символа власти и одного из мощнейших артефактов солнцепоклонников, с которым до сих пор предпочитал не расставаться ни на минуту. Царь-Жрец неустанно мерил немаленький зал шагами – ровно пятьдесят от одной стены до другой, по всей ширине – не то что-то обдумывая, не то ожидая кого-то, и напряжение витало вокруг него незримой аурой.
Неизвестно, сколько бы еще продолжалось это хождение, но внезапно из-за трона раздался тихий стук. Царь-Жрец резко повернулся, и суровые черты его лица, казалось, несколько смягчились.
- Входи, – произнес правитель.
Через мгновение в зале появился хрупкий мужчина средних лет, кажущийся ещё меньше в своих богатых одеяниях секундора, второго по старшинству жреца в иерархии солнцепоклонников. Его кожа поражала глаз своей неестественной, почти мертвенной бледностью, и оставалось только гадать, как ему удалось не загореть в самой солнечной стране на свете. Пройдя два шага вперёд, он остановился и чуть склонил голову.
- Вы звали меня, Ваше Жречество? – прошелестел он.
- Да, Самуэль, – Царь кивнул. – Подойди. Я хочу с тобой посоветоваться. Сегодня со мной случилось нечто… необыкновенное, нечто, что мой разум пока не в силах осмыслить.
- Конечно, – кивнул Самуэль, подошедший к повелителю на близкое, но почтительное расстояние. – Что произошло?
- Сегодня, на рассветной мессе… Мы были в зале Поклонов, и я мысленно вопросил, что мне делать дальше, как поступать в это трудное, безбожное время, когда еретики хищными воронами терзают нашу страну, и даже вдесятеро большего числа воинов Света не хватит, чтобы истребить эту заразу. И вот, как раз в тот момент, когда прочие жрецы покинули меня, и я остался у алтаря в одиночестве... Я опустился на колени, и уже вознес было хвалу Солнцу, но тут!.. – Царь резко развернулся к жрецу. Глаза его взволнованно сверкали. – Мне явился сам Бог! – произнес он громким, срывающимся шепотом. – Ты можешь себе это представить? Он… Он предстал передо мной во всем своем блеске и величии. Я с трудом мог глядеть на него, и слезы струились по моим щекам, когда я пытался рассмотреть его лицо за пеленой ослепляющего света, пронизывающего, казалось, не только мое тело, но и саму мою душу. И он сказал мне… О, что он мне сказал!..
Царь-Жрец обхватил голову ладонями и умолк, прерывисто дыша.
- Что именно, Ваше Жречество? – тихо поинтересовался Самуэль таким тоном, будто допрашивал преступника. Он казался совершенно расслабленным, но его глаза смотрели сурово и внимательно, а пальцы в беспокойстве сжимались и разжимались на искусно украшенном золотой нитью поясе секундора.
- Я не знаю, как передать тебе то, что сказал мне Бог, — в голосе повелителя послышались странные нотки. – Я могу лишь сказать, что нам всем грозит огромная опасность.
И правитель Бенуэна снова замолчал.
- Опасность? Какая? – осмелился уточнить Самуэль, когда пауза излишне затянулась.
Царь бросил на жреца косой взгляд, но потом отнял руки от головы и все же соизволил ответить – на сей раз чуть громче.
- Опасность, готовая обрушиться на Бенуэн. Или даже на весь мир. Опасность, исходящая из проклятой Семетерии.
На несколько секунд в зале воцарилась абсолютная тишина. Взгляд Царя-Жреца был тускл, как будто он смотрел куда-то в себя, Самуэль же пытался справиться с волнением и выдавить из себя хоть слово. Руки его бессильно упали вдоль тела.
- Простите, Ваше Жречество, – кое-как овладев эмоциями, не то обескураженно, не то потрясённо протянул Самуэль. – Семетерия? Они уже многие годы, да что там – десятилетия не беспокоили мир своим присутствием. Они находятся за много десятков миль от нас. Так почему теперь?..
- Я не знаю, Самуэль, – правитель недовольно взглянул на жреца. – Бог не сказал мне, почему. Он сказал лишь, что случится, если немедленно не принять меры. И сказал мне, что нужно делать.
- И что же?
- Предотвратить катастрофу, разумеется.
Царь-Жрец на миг задумался.
- Самуэль, ты же вроде куратор старших послушников, так? Судя по тому, что говорят учителя, они готовятся стать одним из лучших выпусков за всю историю воинов Света?
Жрец кивнул, отвечая на оба вопроса сразу. Действительно, нынешние послушники буквально схватывали знания на лету – в этом Самуэль мог убедиться, поприсутствовав на нескольких уроках – и через полгода обещали стать настоящими защитниками веры и грозой для всех еретиков, осмелевших сунуться в Бенуэн.
- Тогда я поручаю это дело тебе. Найди мне верного нашему делу и государству юношу, который обладал бы ловкостью и пронырливостью. Сделай это сегодня же. Я даю тебе сроку, – Царь кинул быстрый взгляд в окно и, поглядев на большие солнечные часы, стоящие аккурат под ним, твердо закончил, – до пяти часов от рассвета. В полдень я буду ждать тебя здесь. Вместе с юношей, которого ты подыщешь.
- Но что мне сказать ему? Что Вы хотите ему поручить? – Самуэль неопределенно покрутил пальцами в воздухе. – Мне нужно знать это, хотя бы в общих чертах. И почему именно послушник? Не лучше ли будет для Вашей цели подыскать кого-то из воинов Света?
- Не лучше, – на лицо правителя Бенуэна как будто бы наползло облачко. – У воинов Света сейчас свои заботы, да и мы потеряем впустую слишком много времени, пока дождемся кого-нибудь из них в Анскомбе – ты же помнишь, я отправил три больших отряда на острова, и они только-только должны были туда прибыть. Остальные же воины на рубежах, где их присутствие необходимо. А кроме того, воины Света слишком закоснелы и не подойдут для той деликатной миссии, которую я хочу поручить. Послушник на эту роль подойдет гораздо лучше.
- А сказать ему что? – не вполне удовлетворенный таким ответом, вторично задал вопрос Самуэль.
- Я всё скажу ему сам, – отмахнулся правитель. – Отыщи мне верного и ловкого парня – это все, что я от тебя прошу. Скажи ему, что Царь-Жрец хочет проучить ему важную миссию. Неужели после таких слов хоть кто-то посмеет отказаться?
- Нет, конечно, нет, Ваше Жречество, – торопливо отозвался Самуэль, разобрав в голосе повелителя нотки недовольства, и отвесил повелителю поклон. – Я могу идти?
- Да. Нет! Постой, – правитель Бенуэна уселся на трон и властно махнул рукой. После того, как вопрос, мучивший его, обрел надежду на разрешение, Царь несколько расслабился, и его взгляд обрел свою всегдашнюю ясность и проницательность. – Подойди. Мне кажется, или ты стал ещё бледнее? – поинтересовался мужчина после паузы, в течение которой он придирчиво созерцал лицо Самуэля. – Тебе не следует так много сидеть в Храме. Ты меня понял?
- Конечно.
- Тебе стоит почаще выходить на свет, – в голосе правителя прорезались нотки, которые обычно встречаются в голосе хозяев, разговаривающих со своими любимыми питомцами – немного слащавые, немного повелительные и приказные.
- Я понял Вас, Ваше Жречество, – произнес Самуэль тоном провинившегося ребенка. Казалось, его тяготило русло, в которое потек разговор, но поделать с этим он ничего не мог.
- Это не приказ, – Царь, будто не замечая, чуть сдвинул брови, – а дружеский совет. Но мне хотелось бы, чтобы ты ему последовал.
- Разумеется, – лицо Самуэля оставалось бесстрастным. – А теперь я могу идти?
- Иди, – буркнул правитель, но как только жрец приоткрыл потайную дверь, снова его окликнул. – Да, и вот еще: я отправляюсь завтра в монастырь Санне, и мне очень хотелось бы, чтобы ты поехал со мной.
- Вы настаиваете? – Самуэль не повернул головы, но спина его окаменела.
- Настаиваю, – с нажимом повторил Царь-Жрец.
- Тогда не смею возражать, – и жрец скрылся за дверью. Гобелен, скрывающий её, качнулся, и Царю на миг показалось, будто фигуры святых, вытканные на нем, танцуют. Он широко усмехнулся и подхватил жезл Ал-Бену.
- В конце концов, я заслужил маленькое вознаграждение, – промурлыкал правитель Бенуэна, нежно пробегаясь по артефакту кончиками пальцев.
Самуэль же, выйдя в коридор, поспешил к своим покоям. С его лица слетела маска бесстрастности – теперь оно выражало крайнюю степень беспокойства, едва ли не паники. Прибежав к себе, он захлопнул дверь с такой силой, что бесценная ваза, стоящая на постаменте точно напротив неё, опасно закачалась, грозя упасть. Но заметить это было некому, и спустя несколько мгновений последнее творение великого гончарного мастера Варуха из Гротты оказалось на полу в виде осколков.
Прибежавшему на грохот младшему жрецу не оставалось ничего иного, кроме как привычно всплеснуть руками – ваза мастера Варуха была далеко не первым шедевром искусства, окончившим свои дни на полу Храма, – и поспешить за метлой, что он и сделал. Он как раз сгребал в кучку последние осколки, когда на пороге комнаты появился Самуэль. Он вновь был спокоен и собран, и лишь мелкие капли пота, усеивающие его лоб подобно бисеру, несколько нарушали непоколебимый образ секундора. Заметив младшего жреца, мужчина подозвал его к себе энергичным взмахом руки.
- Где сейчас занимаются послушники? – поинтересовался Самуэль у юноши, когда тот подбежал и склонил перед ним голову.
- В… Э-э-э… Кажется, в Кленовом зале, секундор. Но я не уверен…
- Спасибо, – не слушая дальше, Самуэль быстро очертил круг двумя пальцами правой руки, благословляя парня, и заторопился прочь. Его темно-бордовое одеяние развевалось за спиной подобно длинному хвосту.
Младший жрец проводил Самуэля удивленным взглядом, после чего передернул плечами и вернулся к подметанию осколков.
Глава 2
Глава II. Выбор Самуэля
Правильного выбора в реальности не существует. Есть только сделанный выбор и его последствия.
Эльчин Сафарли
Эльчин Сафарли
А тем временем в противоположном конце храма, в Кленовом зале, у послушников шёл урок древнебенуэнского языка. Жрец третьего ранга, терций Иеремия, близоруко щуря глаза и едва не упираясь длинным носом в небольшую книжечку, диктовал предложения, которые послушники должны были перевести на язык священных текстов. В зале стояла тишина, которую слегка нарушали лишь скрип перьев, шуршание свитков и тихое сопение наиболее усердных учеников.
Закончив диктовку, Иеремия устроился за столом, предоставив юношам некоторую свободу. Он уткнулся в книгу и прикрыл глаза, надеясь немного прикорнуть, но взметнувшаяся рука и тонкий голос одного из послушников не позволили ему этого сделать.
- Господин учитель, господин учитель!
- В чем дело, Авель? – Иеремия едва удержался от мученической гримасы.
- Господин учитель, а Илайя снова читает про упокойников!
При этих словах сосед Авеля, темноволосый растрепанный юноша, вздрогнул и поднял голову, но его взгляд, устремлённый на учителя, был прям и твёрд. Он не пошевелился до тех пор, пока Иеремия, тяжело шаркая ногами, не подошёл к нему и не навис над молодым человеком, подобно скале.
- Это правда? – грозно вопросил он.
- Да, господин учитель.
- Почему ты читаешь, когда я велел вам заняться переводом?
- Я уже сделал перевод, господин учитель, – Илайя одной рукой подтолкнул свой пергамент поближе к краю стола, но Иеремия удостоил его лишь беглым взглядом. Очевидно, что больше внимание учителя привлекала книга, до сих пор лежащая на коленях Илайи. Чуть наклонившись и прищурившись, он попытался разобрать выцветшие письмена на обложке, а когда ему это удалось, замер, точно статуя. Его лицо начало медленно багроветь.
- Это что такое? – тон, которым Иеремия произнес эти три слова, казался отголоском грозы, готовой вот-вот разразиться.
- Книга, – ответил Илайя чуть дрогнувшим голосом, но головы не опустил.
- Книга? Книга?! – свистящим шепотом переспросил Иеремия, а потом, подхватив рукопись Никодима Арунского с колен молодого человека, завопил, брызгая слюной. – Это бесценный рукописный труд тринадцатого века! Единственный в мире! Не терпящий ничьих прикосновений!..
- Кроме Ваших, очевидно, – опуская глаза, пробормотал Илайя. Остальные послушники, затаив дыхание наблюдающие за внеплановым представлением, тихонько захихикали. Это окончательно вывело учителя из себя.
- Да ты… – на этом у Иеремии перехватило дыхание. Он глубоко вдохнул, побагровел еще сильнее, а потом с мощью, невероятной для столь пожилого человека, схватил Илайю за шкирку и рывком поднял из-за стола. – Мы идём к настоятелю! Сейчас же! А вы, – на пороге он обернулся к послушникам, – переведите текст до конца и сидите тихо, пока я не вернусь.
И с этими словами терций почти бегом повёл юношу из зала. Вслед уходящим доносились ехидные смешки. Это было почти унизительно, но Илайя сжал зубы с мрачной решимостью принять уготованную ему участь.
Иеремия тащил его по Резному коридору, ведущему к кабинету настоятеля приора Варфоломея, и юноша чувствовал исходящую от учителя жаркую ярость. Он корил себя за то, что не дотерпел до следующего урока. «Уж старик Еввул не стал бы ничего говорить», – с тоской думал Илайя. И как он мог забыть, что Иеремия с таким пиететом относится к книгам? Или что проклятый Авель ни упустит ни шанса, чтобы устроить Илайе неприятности?..
Внезапно навстречу им из бокового коридора вышел жрец. На миг сердце Илайи упало – ему показалось, что это сам Варфоломей, который был весьма тяжёл как на нрав, так и на руку. Но вышедшим оказался Самуэль, молодой – чуть старше Илайи – жрец-секундор, находящийся в Храме на правах куратора старших послушников.
Илайя вздохнул с облегчением. Послушники в большинстве своем любили Самуэля, – человека будто бы не от мира сего, с вечной робко-отстраненной полуулыбкой, с безукоризненно вежливыми манерами и со слегка печальным взглядом ореховых глаз. А вот преподаватели напротив, терпели его присутствие с трудом и не упускали случая перемыть Самуэлю косточки. Но он пользовался доверием Варфоломея, а по слухам, и самого Царя-Жреца, поэтому педагогам оставалось сжимать зубы и терпеть.
Вот и теперь Иеремия лишь сухо кивнул, надеясь этим ограничиться. Но Самуэль ненавязчиво заступил ему дорогу, и терцию против воли пришлось остановиться.
- Доброе утро, господин Иеремия, – вежливо произнес Самуэль.
- Доброе, – процедил в ответ терций, и хватка его руки на воротнике Илайи стала сильнее.
- Здравствуйте, – пробормотал Илайя. На приветствие его подтолкнула, скорее, природная вежливость, нежели надежда на заступничество. В конце концов, он никогда не был особо близок с Самуэлем.
Но тот заглянул за Иеремию, будто теперь заметив молодого человека, и его глаза сверкнули хитрыми искрами.
- О, Илайя. Я как раз тебя ищу, – проговорил он так, будто Иеремии рядом не было. – Идём, мне надо тебе кое-что сказать.
- Позвольте, господин секундор, – голос терция задрожал от клокотавшей внутри него ярости, – но я веду господина Илайю к настоятелю. Он совершил весьма серьезный проступок, и…
Самуэль удивлённо на него посмотрел, и Иеремия осёкся на полуслове.
- Как интересно, – проговорил секундор. – И мне надо отвести господина Илайю к настоятелю. Так не будет ли разумнее сделать это мне одному, а Вам вернуться к Вашим ученикам?
Вопрос в его голосе прозвучал, как обычно, безукоризненно вежливо, но и Илайя, и Иеремия услышали в нем прямой приказ.
Ещё пару секунд терций колебался, и его пальцы на воротнике Илайи сжимались и разжимались, точно когти зверя, не желающего выпускать добычу. А потом Иеремия выдавил:
- Как скажете, господин секундор, – и несильно, но ощутимо подтолкнул Илайю к Самуэлю.
Последний же, бросив взгляд на книгу в руке терция, добавил:
- И будьте так любезны, отдайте мне книгу. Я как раз ее искал.
Иеремия с такой силой сунул труд Никодима Арунского в руки Самуэля, что тот покачнулся, едва удержавшись на ногах, а потом развернулся на каблуках и, печатая шаг, почти бегом понёсся по направлению к Кленовому залу. Самуэль и Илайя остались стоять посреди коридора, глядя ему вслед, и лишь после того, как мантия терция исчезла за тяжёлой дверью, едва слышно перевели дух и посмотрели друг на друга.
- Вы… Вы правда поведёте меня к настоятелю? – первым тишину нарушил Илайя.
Самуэль тонко улыбнулся.
- Увы, вынужден тебя разочаровать – мне всего лишь нужно сообщить тебе кое-что важное. Идём, этот разговор не для чужих ушей.
- Значит, Вы обманули терция Иеремию? Солгали ему? – уточнил Илайя, пока они поднимались по узкой винтовой лестнице, проходящей сквозь все этажи Храма.
- А тебе так хотелось попасть к настоятелю? – Самуэль даже не повернул головы.
- Нет, но… Ложь – это страшный грех, – послушник готов был дискутировать на эту тему часами, но на этот раз ему попался неблагодарный слушатель.
- Что поделать, никто из нас не совершенен, – со вздохом отозвался секундор, и Илайя понял, что тот не желает больше продолжать разговор. Поэтому он лишь поджал губы и промолчал, несмотря на то, что изнутри его сжигало любопытство. Он понятия не имел, зачем понадобился Самуэлю, но слова старшего жреца о том, что дело важное, так и подначивали Илайю как можно скорее наброситься на мужчину с расспросами.
Их путь был недолгим – поднявшись на третий этаж, они свернули в небольшой коридор, который привёл их к кабинету Самуэля. Это была небольшая комната, задуманная изначально как помещение для слуг, а, точнее, одного слуги, и потому не блистала ни росписью потолка, ни украшениями на стенах. Интерьер комнаты также не поражал воображение: несколько шкафов, письменный стол и два кресла — всё из дерева красноватого оттенка. Большое окно напротив двери было занавешено такого же цвета портьерой.
Самуэль уселся за стол, а Илайя, сделав несколько шагов, замер в нерешительности, и опустился напротив секундора только тогда, когда тот сделал приглашающий жест.
- И… Зачем я Вам понадобился? – поинтересовался послушник как бы промежду прочим, устроившись на мягком сидении. Вскользь у него проскочила мысль о том, что послушнические годы стали бы куда прекраснее, если бы они сидели на таких вот креслах, а не на жёстких скамьях.
- Не мне, – качнул головой Самуэль, почти не глядя на юношу. – Точнее, не только мне. Видишь ли, Царь-Жрец обратился ко мне, как к куратору старших послушников, с просьбой найти способного юношу. И я остановил свой выбор на тебе.
- Но… – одно лишь слово «Царь-Жрец» заставило Илайю посерьезнеть. – Но почему именно на мне? И зачем Царю-Жрецу… То есть, я очень польщён, но я, вроде, ничем не выделяюсь среди других?
- Не выделяешься? – в глазах секундора мелькнули искорки смеха. – Хочешь сказать, что это не ты вступил в теологический диспут с секундором Малахией и вышел из него победителем? Или не из-за тебя в зале Кисточек пролился огненный дождь как раз в тот момент, когда там оставался лишь терций Нав, много раз делавший тебе замечания, – как по мне, так совершенно беспочвенные – насчет техники твоего рисования? Или не ты взял эту книгу из библиотеки, доступ в которую открыт лишь высшему жречеству?
С этими словами Самуэль бросил на стол рукопись Никодима Арунского. Илайя, потрясённый тем, что секундору так хорошо известно о его делах, а так же тем, как безупречно аккуратный прежде жрец обращается с бесценным томом, не смог произнести ни слова. Он лишь сгорбился и уставился в пол, хотя вопросы так и вертелись у него на языке, причем сильнее всего послушника интересовало, с чего Самуэль решил, будто это он, Илайя, был причиной огненного дождя в зале Кисточек. Конечно, юноша считал, что терций Нав относится к нему предвзято, и частенько злился на него за это, но неужели этого было достаточно, чтобы там произошло то… что произошло? Неужели все-таки Илайя был тому виной? Но в таком случае это может значить только одно – у него есть магические силы. Илайя похолодел. Если эта новость выйдет из кабинета Самуэля – ему конец. Очевидно, что его немедленно выставят вон из Храма, а ведь могут и осудить, как еретика, и даже казнить!.. Причем сделают это, скорее всего, его же бывшие товарищи. Вот Авелю будет раздолье…
- Но если ты думаешь, что я собираюсь бранить тебя за это, то ты ошибаешься.
Илайя, уже взошедший мысленно на костер, недоверчиво, но не без надежды уставился на старшего жреца, и тот широко, ободряюще ему улыбнулся.
- Я просто хотел сказать, что ты выделяешься среди других. Ты не похож на прочих послушников. И поэтому, возможно, ты именно тот, кто нужен Царю-Жрецу.
- А что он хочет мне поручить? – несколько ободрённый улыбкой Самуэля, решился на вопрос послушник.
- Этого я не знаю. Он скажет тебе сам. Если, конечно, ты согласишься выполнить его задание.
Илайя неопределённо пожал плечами. Он был рассудительным юношей, и кидаться в омут с головой было совершенно не в его натуре. Но с другой стороны… Задание самого Царя-Жреца. Наверняка, это что-то невероятно важное и нужное для страны. А раз так – имеет ли он право отказаться? Тем более после того, как Самуэль выбрал его, Илайю, среди семидесяти двух старших послушников Храма Солнца?
Как будто в ответ на его мысли Самуэль проговорил:
- Я понимаю, это очень сложно. Но прямо сейчас, прямо здесь ты должен принять решение – да или нет. И следовать ему до конца. Понимаешь?
Илайя кивнул.
- Можно… Можно я подумаю?
- Конечно, – мягко отозвался Самуэль и чуть откинулся на спинку кресла.
Послушник сдержал вздох и снова опустил взгляд на носки своих ботинок. Ему казалось, что он очутился на тонком льду, и каждый следующий шаг может стать последним. Отказаться? Но тогда он всю оставшуюся жизнь будет жалеть, что проворонил такой шанс, да еще и опозорить себя в глазах самого Царя-Жреца, ведь наверняка Самуэль скажет, что Илайя отказался. Согласиться? Но на что? Какое задание придумал Царь-Жрец? Илайя не помнил, чтобы раньше происходило что-то подобное. Но с другой стороны… Задание от Царя – что может быть почётнее? Если он согласится и выполнит его, то прославится. Его будут знать как героя Бенуэна, или даже как героя целого мира… Он поможет своему правителю, своей стране, бенуэнцам, ведь вряд ли задание от Царя-Жреца окажется каким-нибудь ерундовым поручением. Да и потом… Кто гарантирует, что Самуэль, в случае отказа Илайи, не сообщит куда надо об огненном дожде?
Илайя решительно поднял голову и твердо кивнул.
- Я согласен.
- Ты хорошо подумал? – Самуэль прищурился, и послушнику показалось, будто секундор хочет проникнуть в его мысли. – Уверен?
- Да, – Илайя почувствовал, будто кто-то провёл пёрышком изнутри его головы, и недовольно поморщился, отчего странное ощущение тут же пропало.
А Самуэль тем временем поднялся с кресла и простёр руку к двери.
- В таком случае, я приглашаю Вас проследовать за мной в тронный зал.
Эта фраза, сказанная официальным тоном, напрочь отбила у Илайи желание спрашивать у Самуэля что-либо еще. И потому по пути к тронному залу они молчали. Впрочем, Илайя был даже рад, что Самуэль больше не задавал ему вопросов и ничего не говорил. Мысли юноши были столь сумбурными, что он сейчас был вряд ли способен на конструктивный диалог.
Стража беспрепятственно пропустила их в тронный зал, распахнув перед Самуэлем и Илайей двери и бесшумно затворив их за спинами мужчин. Царь-Жрец ожидал, восседая на троне.
Самуэль, а за ним и Илайя, прошли до середины зала, где и остановились, склонившись в низком поклоне.
- Ваше Жречество, – обратился к нему Самуэль, распрямившись. – Я привёл того, кто Вам нужен.
Илайя поднял голову и взглянул на суровые черты правителя Бенуэна. По лицу Царя пробежала тень.
- Кто это? – спросил он.
- Послушник Илайя, Ваше Жречество.
- Почему ты считаешь, что он подойдет? – продолжил Царь. – Обладает ли он нужными качествами?
- Да, безусловно. Он умен, смел…
- Он верит в дело Солнца?
- Всем сердцем!
- А обладает ли он навыками, нужными для выполнения задания?
- Это Вам решать, – едва заметно смутившись, уклончиво ответил Самуэль.
- Хорошо, – неторопливо произнес Царь. – Ты все сказал. Теперь я хочу поговорить с юношей. Сын мой, – мужчина повернулся к Илайе, – готов ли ты совершить великую миссию во благо своего народа?
- Да, Ваше Жречество, – поднял голову Илайя. Он слегка побледнел, но глаза его смотрели решительно.
- Тогда слушай внимательно. Нечестивцы, именуемые ай`иночи – так себя называют богомерзкие мертвецы, населяющие Семетерию, – готовят нападение на Бенуэн.
Император произнес это очень тихо и зловеще. Илайя смотрел на него во все глаза, поэтому не увидел выражения крайнего изумления, отразившегося на лице Самуэля.
- Их чёрные маги, – продолжил правитель Бенуэна, – продавшие душу злу, создали в своих мерзостных лабораториях артефакт, с помощью которого они хотят стереть наш благословенный край с лица земли. Ты должен остановить их. Добудь этот артефакт. Укради его. Уничтожь его, – последнюю фразу Царь-Жрец буквально прошипел. Но после он взглянул на послушника и едва заметно улыбнулся.
- Ты всё понял, сын мой? – елейным тоном произнес он, обращаясь к Илайе.
Тот кивнул, потрясённый серьёзностью задания, но вместе с тем ещё сильнее наполненный решимостью выполнить его.
- Тогда с Богом. Удачи тебе, мой мальчик. Вся страна в тебя верит, – напутствовал его Царь. – Все подробности я сообщу тебе завтра.
Илайя молча поклонился, а потом машинально развернулся к дверям. Кто-то – кажется, Самуэль – крепко ухватил его за плечо и подтолкнул вперед, и послушник двинулся к выходу, переставляя ноги скорее инстинктивно, чем осознанно. В голове у него шумело.
- И что мне теперь делать? – обратился он к секундору, как только они отошли на достаточное расстояние от тронного зала, но осёкся, когда Самуэль перевёл на него взгляд – потрясённый, непонимающий.
- Ты… М-м-м… – пробормотал он неразборчиво. – Собери вещи и будь наготове.
- А Вы? Секундор… Самуэль, погодите!..
Но Самуэль его уже не слышал. Торопливо благословив юношу дрожащей рукой, он почти бегом направился куда-то в лабиринт храмовых коридоров, оставляя Илайю один на один с огромной ответственностью, нежданно-негаданно свалившейся на его плечи.
Глава 3
Глава III. Письма и сборы
Гляжу на будущность с боязнью,
Гляжу на прошлое с тоской.
Михаил Лермонтов
Гляжу на прошлое с тоской.
Михаил Лермонтов
Так и не дозвавшись Самуэля, Илайя счёл за лучшее последовать совету старшего жреца и собрать вещи. Но когда он пришел в келью и закрыл за собой дверь, бушующий ураган из мыслей и чувств поглотил его с головой. Гордость за то, что сперва Самуэль, а потом и сам Царь-Жрец выбрали его для выполнения миссии по спасению Бенуэна, осознание собственной важности и нужности сплетались воедино со страхом неизведанного, с неподъёмным грузом ответственности, что легла на плечи Илайи, и с парализующим чувством полного непонимания того, что ему делать дальше. Особенно его пугала перспектива отправиться за много миль от родной земли.
И дело было не только в том, что бенуэнцы по природе своей были консерваторами и ксенофобами, предпочитая иметь с внешним миром минимум контактов, но и в том, что попавший в Храм на исходе первого года жизни и проведший там почти безвылазно чуть меньше девятнадцати лет, Илайя совершенно не знал реальной жизни. Он не общался ни с кем, кроме сверстников и учителей – по закону даже родителям, отдававшим своих детей в Храм Солнца, запрещалось поддерживать с ними контакт. И хотя Илайя догадывался, что где-то у него есть мать и отец, а, возможно, и братья с сёстрами, он не питал к ним особых чувств и не стремился к ним – ни сердцем, ни душой. Слишком умный и не в меру внимательный для своего возраста, друзей он себе также не нашёл, а с преподавателями контактировать ближе и не стремился. И поэтому теперь, к двадцати годам, весь мир Илайи состоял из маленькой кельи, нескольких залов Храма да библиотеки. Но беседа с Царем-Жрецом в одно мгновение открыла перед ним огромный, необъятный мир, – и это совершенно лишила Илайю твердой земли под ногами.
Он не имел ни малейшего представления, как будет добираться до Семетерии. Наверное, верхом – ведь магия в Бенуэне была под строжайшим запретом. А это значило многие и многие мили пути, с юга на север, через три страны и непроходимую безжизненную пустошь. Был, впрочем, и другой путь – морской, по океану Эйлак – но океан в это время года славился своими непредсказуемыми штормами и бурями, и даже опытные моряки на всем протяжении месяца Чайки редко рисковали спускать свои суда на воду. Поэтому оставалось либо ждать более удачного времени для плавания, либо в одиночку ехать верхом.
При мысли об этом Илайя передёрнулся. Он, как и другие послушники, умел держаться в седле – их обучали верховой езде с семи лет, но уроки были редкими и нерегулярными, и последняя его поездка длиной в девять миль обернулась несколькими неделями ужасной боли в ногах и спине, после чего Илайя накрепко решил для себя, что на коня он больше не сядет. Как оказалось, весьма опрометчиво.
Но были вопросы и понасущнее. Например, Илайя не мог решить, что же взять с собой. Количество его личных вещей было невелико, но он справедливо полагал, что в путешествии вряд ли пригодятся чистые свитки, перья или чернила. Что же до одежды – пара послушнических грубых ряс, несколько нижних рубашек и пара штанов, – вот и всё, чем мог похвастаться его скудный гардероб. Очевидно, что всё это нужно было взять с собой, но кроме этого, что ещё? Илайя попытался вспомнить, что он читал на этот счёт в книгах, но ни одно описание дорожных сборов не приходило ему в голову. «И почему о таком не пишут в учебниках?» – подумалось ему с тоской.
Его невесёлые мысли прервал мерный гул большого колокола, созывающего обитателей Храма на утреннюю трапезу. Удивлённый, Илайя поспешил к окну и, привстав на цыпочки, выглянул в узкое отверстие, которое и бойницей назвать было затруднительно. Большие солнечные часы, установленные на лужайке, показывали пять часов от рассвета.
«Не может быть!» Поражённый Илайя отошёл от окна и запустил руки в волосы. Почти три часа прошло с момента его беседы с Царем-Жрецом, и на что он их потратил? На пустые размышления?
Твердо пообещав себе собрать вещи после еды, Илайя поспешил на трапезу. Юноша надеялся обнаружить там Самуэля и на сей раз расспросить его хорошенько, но сколько бы ни оглядывался, куратора старших послушников он не видел. Не нашёл он и никого из соучеников, только к концу трапезы вспомнив, что терций Алфей, учитель по травоведенью, собирался отвести их сегодня в императорский сад. Впрочем, так было даже лучше – Илайе сейчас меньше всего хотелось разговаривать с тем же Авелем, да и с другими тоже.
Подкрепившийся и несколько повеселевший, послушник двинулся в обратный путь к своей келье. По пути он вспомнил, что где-то на полке у него лежала книга Вооза из Клейбе, бенуэнского путешественника, в которой наверняка можно было бы найти описание хотя бы самых необходимых в дороге предметов, и это слегка улучшило его настроение. Едва слышно насвистывая, он свернул из главного коридора в галерею, ведущую к кельям послушников, и почти сразу разглядел довольно объемный сверток, лежащий у его двери.
Сперва Илайя засомневался, что сверток предназначен ему, но когда юноша его приподнял, то обнаружил под ним письмо, на котором торопливым почерком было начертано его имя. Несколько подозрительно оглядев пустую галерею, послушник подхватил сверток с письмом и проскользнул в келью. Любопытство подначивало его посмотреть, что же в свёртке, но разум подсказывал заглянуть сначала в письмо, что Илайя и сделал.
Оно оказалось от Самуэля.
«Илайя!
Я очень тороплюсь, поэтому буду краток. Насколько я знаю, ты вряд ли готов к дальним переездам, и потому я взял на себя смелость отобрать для тебя вещи первой необходимости – они в свёртке, как ты понимаешь. Можешь добавить к ним что-то ещё, но не советую брать чересчур много. Книг не бери. Единственное, что может тебе хоть как-то понадобиться – труд Никодима Арунского, который уже лежит среди вещей. Но, пожалуйста, не считай его мнение истиной в последней инстанции и читай между строк. И уж тем более не вздумай цитировать его, когда прибудешь в Семетерию.
Как ты знаешь, Царь-Жрец плохо относится к магии, да и ты, наверное, тоже, но обстоятельства не терпят. Тебе предстоит воспользоваться порталом (что это такое ты, надеюсь, знаешь; если нет, у тебя ещё есть время сходить в библиотеку и полистать «Элементарную магию» Юлиуша Аммейского, который лежит на соседней полке от той, где ты не так давно взял том Никодима). Ближайший портал находится в Харите – это небольшой городок в Йелле, почти на самой границе с Бенуэном. До него порядка восьмидесяти миль – не очень большое расстояние, но даже его я не советую проезжать в одиночестве. Вместо этого, я предлагаю тебе выйти завтра как можно раньше и к пяти часам утра прибыть к храму святого Малахии – там собираются паломники в Йеллу, и ты, если к ним присоединишься (просто скажи проводнику, что ты от меня — он уже предупреждён), будешь сыт и защищён вплоть до самого приезда в Харит. Там ты должен будешь найти дом торговца Ахмада. Скажешь ему, что тебе нужен портал, и он отведёт тебя к магу.
Чтобы беспрепятственно пройти через границу, я даю тебе пропуск с подписью Царя-Жреца. Покажешь его стражникам, и у них не возникнет вопросов.
Надеюсь, у тебя все получится,
Самуэль.
Да, и вот еще что: никому и нигде не говори о своей миссии. От этого может зависеть твоя жизнь.
И как только перейдёшь границу, переоденься и спрячь рясу подальше. Я подобрал для тебя некоторые вещи – надеюсь, они придутся впору».
Не откладывая больше ни секунды, Илайя развязал сверток и заглянул внутрь. Там обнаружились две верхних рубахи длиной до середины бедра, пояс, пара тёплых штанов и подбитый мехом плащ. В складках плаща, как Самуэль и сказал, обнаружилась книга Никодима, а так же необходимые мелочи вроде мыла, иголки и мотка тёмных ниток, огнива и кремня, веревки и трёх некрупных рубинов – последние, в изобилии добываемые в Бенуэне, могли служить в путешествии универсальной валютой. Был там и небольшой нож с широкой удобной рукоятью и недлинным, но с отлично заточенным лезвием. Илайя не без удовольствия подержал его в ладони – послушников Храма в обязательном порядке учили управляться с ножом, и владеть им юноша научился сносно – по крайней мере, знал, за какой конец следует хвататься в случае опасности.
Еще в свёртке обнаружилась бумага со следующим текстом:
«Податель сего является личным посланцем Его Жречества Царя Бенуэна и островов Ашен, Рой и Назия, Солнцеликого Авимелеха Второго.
Препятствия, чинимые ему, являются преступлением против Царя и караются смертью».
Бумага была заверена личной подписью Царя-Жреца и восковой печатью с его гербом.
Ещё раз внимательно осмотрев присланные Самуэлем вещи, Илайя, как умел, вновь собрал их, после чего, не раздеваясь, улёгся на узкую койку и уставился в потолок, закинув руки за голову. Сумбур и утренняя паника ушли, оставив вместо себя лишь звенящую пустоту в голове. Илайя чувствовал себя листком, упавшим в бурный поток – вот жил он на своей родной ветке, рос, набирался сил, готовился к принятию сана квинта – уже совсем скоро, буквально на следующий год, – но вдруг ураган по имени Самуэль подхватил его, сорвал, швырнул прямо в бурный поток, в котором крутись не крутись, а поплывёшь туда, куда гонит воду ветер… И что может сделать с этим маленький листок? Только смириться и отдаться на милость судьбе: авось, не будет она так жестока, какой её порой выставляют, и не утопит его в бурных водах, а позволит приплыть в тихую гавань.
«Или хотя бы вернуться в Бенуэн живым, – вздохнул Илайя про себя, а потом, чуть подумав, добавил. – И, желательно, здоровым».
Солнце ещё не вышло из-за горизонта, когда в дверь Илайи постучали. Мгновенно проснувшийся юноша, скатившись с койки, распахнул дверь – только для того, чтобы незнакомый послушнику жрец с низко опущенным на лицо капюшоном отдал ему два письма, после чего, ни слова не говоря, удалился.
Первое письмо было запечатанным. Витиеватая надпись чуть выше печати гласила: «Императору Семетерии Кальту Первому от Царя-Жреца Бенуэна Авимелеха Второго». Второе оказалось сложенным вдвое листом; по всей видимости, там содержались обещанные Царем-Жрецом дальнейшие инструкции для Илайи.
Поскольку в келье было ещё темно, юноша зажёг свечку, развернул бумагу без подписи и при свете слегка подрагивающего на сквозняке пламени прочитал следующее:
«Илайя,
Почти нет сомнений в том, что богомерзкий артефакт хранится в самом сердце Семетерии – во дворце императора мертвецов. Он выглядит как большая серая жемчужина в оправе из светлого, почти белого металла, и, скорее всего, его постоянно носит при себе кто-то из приближенных к императору лиц. Будь внимателен – артефакт могут замаскировать под обыкновенное украшение, так что смотри в оба.
В письме, которое я передаю императору мертвецов через тебя, сказано, что ты мой племянник, присланный в Семетерию с целью установления дружеских контактов между нашими странами. Это сделано для того, чтобы ты беспрепятственно проник во дворец и смог, не вызывая подозрений, свободно там передвигаться. Надеюсь, что Бог простит мою ложь, поскольку мной движет одно лишь стремление: уберечь наш благословенный край от нависшей над ним угрозы.
Засим я благословляю тебя и желаю удачи».
На этом письмо заканчивалось. Никакой подписи Илайя не нашёл, но вряд ли послать ему бумагу мог кто-либо, кроме Царя-Жреца. Ещё раз пробежав по нему глазами, юноша поднёс лист к пламени свечи. Он помнил слова Самуэля о том, что никто не должен знать о его миссии, а это значило, что и письмо не должно было угодить в чужие руки.
Когда от бумаги остался лишь пепел, Илайя в последний раз осмотрел свою келью. Он окинул прощальным взглядом разворошённую после неспокойного сна койку, стол, за которым он так много сидел, занимаясь или читая книги, узкое окно, а потом, подхватив сверток с вещами, быстрым шагом вышел в галерею и зашагал к лестнице. В груди послушника тонкой, чуть тоскливой нотой звенела странная мысль о том, что он покидает Храм Солнца навсегда.
Беспрепятственно выйдя на улицу – стражники, видимо, были предупреждены заранее, – Илайя несколько секунд постоял неподвижно, не без наслаждения вдыхая свежий воздух и припоминая путь к храму святого Малахии, куда их несколько раз водили на службу. Память подсказывала ему, что нужно идти по узкой улочке, едва заметной со стороны главного портала, которая и должна была вывести прямиком к пункту назначения, и Илайя не видел причин ей не доверять.
Как оказалось, не напрасно. В какой-то момент из-за жилого дома выплыла куполообразная крыша со шпилем в виде солнечного диска, а до слуха юноши донеслись негромкие голоса. Ускорив шаг и буквально вбежав во двор, Илайя с облегчением убедился, что Самуэль не обманул – у храма святого Малахии действительно толпились люди, напоминающие паломников: с заплечными сумками, в тяжёлых сапогах и плащах с капюшонами. Стоя поодиночке или небольшими группами по два-три человека, они негромко переговаривались и переминались с ноги на ногу, точно застоявшиеся кони. Подойдя к одной из групп, Илайя огляделся, ища проводника. Он не знал, как выглядит этот человек, но надеялся, что он сам покажет себя.
Так в итоге и вышло. В какой-то момент рядом с юношей вырос высокий сгорбленный мужчина, чьи глаза в тени капюшона, казалось, слегка отсвечивали красным. Не говоря ни слова, он уставился на Илайю, точно ожидая чего-то.
- Вы проводник? – поинтересовался юноша, убедившись, что мужчина начинать разговор не собирается. Дождавшись утвердительного кивка, Илайя продолжил: – Я от Самуэля. Он сказал, что вы собираетесь…
- Твоё место в третьей повозке, – не дослушав, отозвался проводник, после чего исчез так же внезапно, как и появился.
Илайя закрутил головой, но большинство собравшихся были облачены в тёмные плащи с капюшонами, и отличить среди них красноглазого не представлялось возможным. Он уже собрался было пойти в толпу и поискать мужчину там, но тут над паломниками пронёсся негромкий, но звучный голос:
- По местам! Выезжаем.
Гомон немедленно усилился, и люди, торопливо похватав брошенные на землю вещи, заторопились к повозкам: четырём телегам, крытым тканью. В каждую из повозок были запряжены по четыре лошади, а вот кучеров Илайя пока что не заметил. Вместо этого он, застыв на месте, смотрел то вправо, то влево, пытаясь понять, какая же из повозок третья — вторая с одного конца или с другого? Так и не решив, он окликнул одного из паломников.
- Простите…
Но тот не обратил на юношу внимания. Успехом не увенчались также вторая и третья попытки, а на четвертый раз Илайя просто схватил проходящего мимо за рукав.
- Извините…
- Ну, чего тебе? – грубо поинтересовался тот. – Пусти! Не видишь, что ли, сейчас все хорошие места займут.
- Где третья повозка?
Прохожий выругался и толкнул его ко второй слева, а потом, расталкивая других локтями, полез в соседнюю.
- Спасибо, – буркнул ему в спину несколько задетый подобным обращением Илайя, но грубиян, понятное дело, его уже не слышал.
Когда юноша залез внутрь, все места спереди оказались уже заняты. Извиняясь и едва удерживая равновесие, он, переступая через чужие пожитки и ноги, пробрался в самый конец повозки и уселся прямо на пол. Было довольно жестко – тонкий слой старой соломы отнюдь не добавлял деревянным доскам мягкости, да, к тому же, свёрток Илайи из-за нехватки места пребольно упирался хозяину в бок. Послушник, по привычке, глубоко вздохнул, но почти сразу пожалел об этом – в повозке стоял довольно затхлый воздух, в котором витали ароматы застарелого пота и мокрой соломы вкупе со сладковатым душком гнили, и это немедленно вызвало у послушника рвотный рефлекс. То и дело сглатывая, он подтянул колени к груди, уткнулся носом в рукав рясы и с тоской подумал о мягком одеяле и подушке, о своей койке, которая была им столь опрометчиво оставлена. «И зачем я согласился?» – первый, но далеко не последний раз подумалось Илайе. Вздохнув, он закрыл глаза и постарался отрешиться от происходящего. Ему предстоял долгий путь.
Глава 4
Глава IV. Дорога на Харит
- Простите, вы не говорите на иностранных языках?
- Нет. С тех пор, как его величество объявил, что наша нация есть высшая в мире, нам приказано начисто забыть иностранные языки.
- Нет. С тех пор, как его величество объявил, что наша нация есть высшая в мире, нам приказано начисто забыть иностранные языки.
Евгений Шварц
«…Обитают упокойники в стране на севере, окруженной ледяной пустыней, тянущейся на многие мили – не иначе сам Бог в милости своей великой защитил людей от их тлетворного влияния. Сами они нарекают ее Семетерией, что в переводе означает Туманный Погост, да помилует нас Солнце. Страна их столь же мертвая, сколь и они сами. Ни травинки, ни цветка не увидите вы там. Лишь голые деревья торчат из растрескавшейся, серой земли, будто черные изломанные руки тянут они к затянутому тучами небу, и ни единого солнечного луча не пробьется сквозь эту смрадную пелену.
…Главным городом их является Шенис, раскинувший свои щупальца на границе побережья с Ледяной пустыней, выжженной морозом пустошью, где замерзают даже мысли. Проклятая цитадель их богомерзкого правителя подобно огромному уродливому чудовищу цепляется за высокую скалу над бушующим морем, где не водится ни рыбы, ни иной живности, и только мертвые чайки оглашают своими пронзительными криками пустынные берега. К цитадели с обратной стороны от моря ведет узкая тропа, именуемая Асдис Эсгерд, Тропой Асдиса: Асдисом звался седьмой император Семетерии, коего сразило благословенное копье святого Иосафата. Она разрушенная, полуобвалившаяся, и настоящим чудом будет удержаться на ней. А тот, кто все же преодолеет сей сложнейший путь, предстанет перед цитаделью. Это настоящее средоточие зла; от нее веет холодом, тленом и ужасом. Ветер завывает, словно человек в невыразимой муке, башни, похожие на гигантские наконечники копий, нависают над громадными черными воротами, исписанными богомерзкими надписями, а внизу бушует и лижет скалы ледяное, мертвое море. Это поистине страшное место, и я до сих пор содрогаюсь, вспоминая его.
…А живут там упокойники, сиречь трупы, поднятые из могил мерзостным ритуалом. Сами себя они называют ай`иночи, но неведомо мне, как сие переводится, и знать я этого не хочу, ибо уверен, что это очередное грязное богохульство. Кроме них живут в Семетерии так же скелеты, на чьих костях не осталось мяса и глаза которых светятся колдовским огнем в пустых глазницах; вампиры, суть мерзостные упыри, сосущие кровь у живых существ; личи – скелеты-колдуны, больше прочих ненавидящие человеческий род, и… впрочем, называть прочих у меня не поворачивается язык.
…Некоторые упокойники почти неотличимы от людей, и, дабы не ошибиться, вот приметы, по которым можно отличить ай`иночи от живого человека:
Во-первых, кожа их бледная до синевы, а прикосновения холодны как лед.
Во-вторых, глаза, какого бы цвета они не были, остаются глазами мертвецов. Это сложно описать, но понять, что я имею в виду, не составит труда при взгляде в их ужасные зенки.
В-третьих, они иногда застывают на месте, вперив взгляд в пустоту. В такие моменты они особенно уязвимы, и будет настоящей глупостью не воспользоваться таким шансом и не прикончить мерзкую тварь.
В-четвертых, они почти нечувствительны к боли – впрочем, солнечная вода и серебряное оружие исправляют этот недостаток.
…Кроме того, следует отметить некоторые способности упокойников. В частности, они способны видеть в двух измерениях. Поверхностный взгляд – это взгляд человека; в этом измерении они видят то же самое, что видят люди. А глубокий взгляд – это взгляд сверхъестественный, колдовской. Если они смотрят глубоким взглядом на живое существо, то видят его душу, которую могут пленить и даже уничтожить. Отличить глубокий взгляд от поверхностного возможно при внимательном наблюдении: когда упокойник смотрит на человека глубоким взглядом, то его глаза слегка светятся тусклым мертвенным светом…».
Читать при свете фонаря, раскачивающегося над головами пассажиров повозки, было почти невозможно, но Илайя упрямо продирался через частокол неровных букв, то и дело расплывающихся у него перед глазами. Занятый этим, он почти не отвлекался ни на тихие разговоры попутчиков, ни на храп, ни на духоту и неприятный запах, усиливающийся, казалось, час от часа. Не так давно кучер сообщил им, что до границы осталось ехать всего ничего, и Илайя решительно сказал себе, что потратит это время с пользой.
Их путешествие длилось уже сутки – тяжело груженые повозки не могли ехать быстро, и то расстояние, которое всадник покрыл бы за полдня, они одолевали с утра до вечера, лишь раз остановившись на короткий привал. Когда солнце стало клониться к закату, проводник принял решение остановиться на ночевку, что и было сделано, несмотря на бурный протест со стороны пассажиров, желающих как можно скорее добраться до своей цели. Илайя же был благодарен красноглазому – просидев в неудобной позе почти десять часов, он чувствовал, как по его телу раскатываются волны тупой боли. Юноша надеялся, что она пройдет от движения, и кружил по поляне, где они остановились, до тех пор, пока его не позвали ужинать. Но его расчет оказался неверным. Тело продолжало ломить, даже когда он улегся спать, и оттого Илайя почти полночи проворочался без сна, отчаянно пытаясь найти удобную позу. Успехом его попытки увенчались уже ближе к рассвету.
Когда проводник разбудил Илайю и кивнул на повозку, юноша с трудом разлепил неподъемные веки. Еле передвигая ноги, он залез в свой угол, надеясь еще немного поспать, но сон испарился, оставив после себя лишь ощущение разбитости и усталости. И, чтобы отвлечься, Илайя уткнулся в книгу Никодима.
Чем дальше он читал, тем чаще мурашки бежали по его спине. Значит, в это Богом проклятое место отправил его Царь-Жрец? Надежда на возвращение домой угасала в Илайе с каждой новой строчкой, и даже слова Самуэля о том, что не стоит воспринимать записи Никодима как абсолютную истину, не могли перебороть гнетущего чувства нависшей над ним угрозы.
Занятый мрачными мыслями, Илайя почти не заметил, как они переехали границу двух стран – когда в повозку заглянул стражник, послушник молча сунул ему под нос бумагу, заверенную подписью Царя-Жреца, после чего его больше не беспокоили. Вскоре после этого перед ними открыли ворота, и четыре повозки медленно выехали из Бенуэна, что Илайя отметил очередным тяжелым вздохом. Он в очередной раз подавил в себе желание спрыгнуть на землю и убежать, подтянув вместо этого поближе к себе сверток с вещами – до Харита, по словам Самуэля, было совсем немного, а ему еще надо было успеть переменить одежду.
Илайя как раз затягивал пояс, когда повозка вздрогнула и остановилась. Полог отдернули, и внутрь заглянул проводник. Он смерил сидящего послушника внимательным взглядом, после чего мотнул головой:
- На выход. Твоя остановка.
Торопливо запихав вещи в заметно похудевший сверток, Илайя пробрался к выходу, спрыгнул на землю и огляделся. Узкая улочка, на которой остановились повозки, едва вмещала их в себя – бока повозок почти касались стен, а лошади, пользуясь краткими минутами отдыха, уже вовсю жевали вьюн, коим были буквально опутаны невысокие бедные домишки. Окон Илайя не заметил: либо их заплел этот самый вьюн, либо их не было вовсе. Дверей также не наблюдалось – очевидно, что они выходили на другие улицы.
- Тебе нужен Ахмад, – не дожидаясь, пока Илайя осмотрится получше, снова заговорил проводник. – Иди назад, пока слева не увидишь проулок. Ступай в него. Он выведет тебя прямо к его дому.
- А как я его узнаю?
- Дом или Ахмада?
- И того, и другого, – Илайя слышал недовольные голоса из повозок, но прекращать расспросы не собирался.
- Дом ты не пропустишь – он единственный двухэтажный, да к тому же там есть вывеска. Что же до Ахмада, то он всегда дома, и всегда сам открывает дверь. Удачи.
И с этими словами красноглазый, ловко запрыгнув на козлы одной из повозок, сунул два пальца в рот и свистнул, давая сигнал. В ту же минуту небольшой караван вздрогнул, будто одно большое животное, и медленно пополз вперед. Илайя провожал его взглядом до тех пор, пока последняя повозка не скрылась за поворотом, после чего закинул сверток на плечо и зашагал в указанном направлении.
Дом торговца Ахмада юноша увидел, лишь только завернув за угол. Он высился между другими домами, подобно могучему дереву среди кустов, и в его чуть покосившемся, но некогда изящном силуэте еще можно было разглядеть мастерство строителя, коими отнюдь не блистали его соседи, однотипные мазанки с плоскими крышами. Над дверью дома, как и сказал проводник, действительно болталась вывеска, на которой выцветшей и наполовину облетевшей краской был намалеван черно-белый ромб, перечеркнутый крестом – знак скупщиков. Илайе он был известен – скупщики, как и торговцы, готовы были забраться куда угодно, если это сулило неплохие деньги. Добирались они и до Бенуэна, конечно, и хотя их деятельность у солнцепоклонников не приветствовалась, обойтись без их услуг было невозможно, и власть закрывала на это глаза.
Поправив сверток на плече, послушник шагнул к двери и постучал. Изнутри дома раздался грохот, потом негодующий вопль, несколько секунд затишья – и дверь распахнулась так резко, что едва не ударила Илайю по носу. На пороге возник невысокий темноволосый человек, достававший юноше едва ли до плеча.
- Акх?* – отрывисто спросил он, подозрительно глядя на гостя.
Илайя в растерянности покрутил головой. Внезапно лицо коротышки озарилось сладкой улыбкой.
- А-а-а, уфтар**! Тир`ен, Бен`ен, Менгхраст?..
- Бенуэн, – торопливо отозвался юноша.
Хозяин дома удовлетворенно кивнул и поманил послушника за собой.
- Бен`ен, да? Карош страна, уфтар, очшень карош. Солнц, морэ, да? – проговорил он на ломаном бенуэнском.
- Ага, – кивнул Илайя, решивший, что молчать будет совсем уж невежливо.
- Я бивал там, да. Карош страна.
Они прошли через три комнаты, и Илайя был сражен тем, сколько вещей там лежало. Комнаты были забиты от пола до потолка, и лишь узенький проход между наваленным кое-как хламом позволял передвигаться по дому. Чего там только не было – медные чаши и ивовые корзины, глиняные плошки и стулья, одежда, обувь, вазы и картины… Кое-где можно было различить уголки выглядывающей из-под груды вещей мебели. Илайя глядел на все это, и чувство того, что он попал совершенно не туда, куда стремился, росло с каждой секундой. А когда Ахмад довел его до четвертой комнаты и представил то, что там находилось, юноша абсолютно в этом уверился.
Прямо посреди комнаты стоял огромный шкаф. Он едва не касался высокого потолка – будь он чуть выше, и в комнату он поместился бы только лежа. В ширину, впрочем, он тоже был колоссальный: Илайя подумал, что если бы он раскинул руки, то даже кончиками пальцев не достал бы противоположных стенок шкафа. Он был сделан из светлого дерева, а на его дверцах Илайя разглядел чуть потертые фигуры танцующих девушек.
На миг у юноши мелькнула мысль, что портал находится в шкафу. Но это было бы абсурдно, и Илайя счел за лучшее все же уточнить.
- Э-э-э… Ахмад, – он перевел взгляд со шкафа на сверкающего белозубой улыбкой торговца. – Я думаю, произошла ошибка.
- Ошибк?
- Да, ошибка. Мне не нужен шкаф, мне нужен…
- Да, да, шкав, – закивал Ахмад и похлопал предмет мебели по светлому боку. – Карош шкав. Балшой шкав.
- Но он мне не нужен!..
- Нужен, нужен, – торговец ударил по шкафу сильнее. – Мне нужен. Тебе нужен. Но я дам тебе, да? За немношк денег, да?
- Нет, – Илайя начал закипать. – Я не куплю его. Мне нужен портал. Мне сказали…
- Какой бортал, э? – всплеснул руками Ахмад. – Шкав, слушай. Карош шкав!
- Да не нужен мне шкаф! – закричал в ответ Илайя. – Я ищу портал. Портал, понимаешь? Где тут портал?
Ахмад насупился и зыркнул на юношу из-под мохнатых бровей. Потом с раздражением махнул рукой в сторону лестницы:
- Второй этаж. Три дверь. Там.
После чего, достав откуда-то тряпку, занялся протиранием одной из фигур на дверце. Постояв еще пару секунд и не дождавшись больше ни единого слова, Илайя повернулся и зашагал назад, отчего-то очень неловко чувствуя себя перед Ахмадом – как будто ребенка обидел, ей-богу. У него мелькнула мысль вернуться и извиниться, но, поразмыслив, он решительно помотал головой и прибавил шагу. В конце концов, он ни в чем не виноват.
«Но все же на будущее стоит быть повежливее» - сказал Илайя сам себе, после чего, не задерживаясь больше, направился на второй этаж. Ему предстояло встретиться с тем, кого юношу учили ненавидеть в течение девятнадцати лет. Ему предстояло встретиться с магом.
Примечания:
*Акх? (йелльск.) - кто?
**Уфтар (йелльск.) - клиент, посетитель