Чёрный змей - оридж, слэш, квазиславянская мифология

[biblio-inkvi]

Название: Чёрный змей
Автор:  Кьяроскуро
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг или персонажи: конунг/ведьмак
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, Фэнтези, Мифические существа
Предупреждения: Насилие, Смерть второстепенного персонажа, Элементы гета, Элементы слэша
Размер: Мини, 17 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание: Кто способен победить чародейку? Только равный ей по силам колдун.
Вот только где найти конунгу Вальдимарру колдуна в их диких северных горах? И не накличет ли он на себя беду, если сумеет его отыскать?
Публикация на других ресурсах: Со ссылкой.
Примечания автора: Написано в зверском порыве вдохновения. Любимый стиль, любимый размер, любимый жанр. Попытка в стилизацию.


Ночь давно уже в зените, тянется окрест чёрными крыльями, заглядывает в окна единственным своим лунным глазом, высматривает – а ну, кто не спит, кто нарушает, кого отдать ночницам на растерзание? Если прислушаться, можно уловить, как они бродят меж домов – шуршат длинные подолы чёрных платьев по сухостою, скребут тихонько по срубам острые когти, вьются по ветру нечёсаные волосья: рыщут ночницы в поисках неспящих, и горе тем, кто рискнёт разомкнуть веки – сожрут и косточками не подавятся.
Вальдимарр всё детство боялся ночниц, да и в юности редко когда рисковал возвращаться затемно, а если и случалось когда, бегом бежал к дому, и сердце выпрыгивало из груди, пуще хозяина желая уберечься от когтей нечисти. Проявлялось это и после, когда отросла борода, когда отошли в иной мир родители, когда сам он стал конунгом клана Горных Псов – чуть ночь на дворе, пора ложиться, пора закрывать глаза, и вопросы все отложить до утра, даже самые важные.
Но эта ночь… Эта ночь иная, словно явь стала навью – или же просто день надел зачем-то личину ночи, и смеется теперь над глупыми людьми, поверившими в его обман. В эту ночь не спится, в эту ночь не закрыть глаз, не смежить век, и поднимается откуда-то изнутри предчувствие чего-то… чего-то…
Вальдимарр откидывает волчью шкуру, морщится, трёт досадливо лицо огрубевшими от меча пальцами. Будто он колдун какой, предчувствовать. Прямо напасть какая-то... А ну как и правда напасть? А ну как исполнил конунг Атавульф свою угрозу, нажаловался Родалинде, колдунье своей названной, Змее Красной, вот и наслала она на Вальдимарра порчу, а? Ведь может она, может, сама не раз хвалилась, что мастерица порчи да проклятия насылать.
Озноб пробирает конунга, заставляя его снова кутаться в шкуру волка. Будь ты хоть трижды славный воин, против колдовства-то как попрёшь? Разве что себе чародея сыскать, но где теперь его сыщещь… Колдуны все на юг стремятся, точно птицы перелётные – там и теплее, и сытнее, и спокойнее. А на севере что им делать? Белок проклинать? Зелья из камней да коры варить?
Удивительно, как ещё Родалинда не сбежала. Хотя, говорят, отец её родился в той полусказочной стране, что находится ещё севернее их гор – так что Красная Змея, получается, уже совершила свой перелёт. Но она такая одна, полукровка к тому же, наполовину дочь местных гор, и кроме неё давненько уже не видал никто северных чародеев. А может, и никогда никто их не видал, потому что не было их вовсе, и страны севернее гор никакой нет, а только ледяная пустыня, которую ни пройти, ни проехать…
Одно точно – под боком, у сердца Атавульфа Красная Змея, и защищает она своего конунга, точно мать своё малое дитяко: не приведи кому обидеть, немедленно узнает всю силу чародейки. И пока она с ним, не стоит и помышлять о власти, нельзя и подумать об объединении кланов: Атавульф и слышать о том ничего не желает, а Родалинда хранит его от любого оружия, так что и силой переубедить упрямого конунга не выйдет.
Однако мысли о том хорошо отвлекают, и Вальдимарр затихает на постели, грезя о том дне, когда он, он один будет править единым племенем, в котором будут и Горные Псы, и Атавульфовы Белые Волки, а то и Медные Медведи, что живут ещё западнее… А то и все горы целиком – все горы в его власти, и пусть тогда попробуют возражать надменные южные соседи, заламывая немыслимые цены за свои стекляшки и давая взамен жалкие гроши за бесценные шкуры и коренья.
Так проходит ночь. А наутро Вальдимарр, побледневший и злой, очарованный несбыточными мечтами о собственном могуществе, подзывает к себе побратима Бьярни и сообщает, желая отвлечься от ночных грёз:
– На торжище пойду. А ты – со мной.
Бьярни послушно кивает, но грызущее Вальдимарра предчувствие не только не утихает, но, напротив, становится только сильнее. И Бьярни остаётся лишь недоумённо глядеть конунгу вслед, когда тот, зарычав, торопливо бросается прочь из ставшего слишком душным и тесным дома.

***

На улице – лёгкий морозец пощипывает озорно уши и нос, скрипят под сапогом нападавшие за ночь снежинки, белёсый парок улетает в небо при каждом выдохе. Вальдимарр любит это, но теперь почти бежит вперёд, не замечая ни парок, ни то, как искрится самоцветно снег на рассветном солнышке. Бьярни торопится следом, с опаской поглядывая на сдвинутые к переносице брови побратима – ох, быть беде, коснётся кто конунга, и вспыхнет он, как ветошь. Хорошо ещё, что сам он рядом, но сумеет ли удержать Валидимарра, если что-то грянет? Если? Когда…
Однако сейчас конунгу дела нет ни до кого – глаза будто пелена застит, и не видит он не только снега и солнца, но и людей на торжище, что уступают ему дорогу и кланяются, в после недоумённо глядят вслед, не получив ответа. Он бежит, бежит вперёд, точно запамятовав¸ что от себя самого не убежишь, и останавливается только лишь тогда, когда впереди раздаётся полузадушенное:
– Ведьмак… Ведьмак! Свят-свят…
А потом:
– Конунг! Конунг, защити! От нечисти поганой…
Вальдимарр натужно моргает, заставляя себя глядеть. Оглядывает хмуро склонившегося едва не до земли человека в добротном платье – охотник или дровосек, такие обычно славятся своей храбростью, что же могло его так напугать? Нехотя цедит:
– Чего тебе?
– Защити, конунг, – вновь принимается причитать мужик. – Где это видано, чтобы нечисть торжища людям портила?
– По мне так нечисть только тем и занимается, – бормочет тихо Бьярни, отчего собравшийся народ с готовностью хохочет.
Не смеются только просивший защиты мужик да конунг. Первый досадливо краснеет всем лицом, однако покорно ждёт, что скажет ему Вальдимарр. Тому нет до него никакого дела, однако сквозь пелену продирается-таки слово «ведьмак», и лишь поэтому он переспрашивает:
– Кто тебя обидел?
Стоит только открыть рот, как люди почтительно умолкают. И в затаившей дыхание тишине отчётливо и звонко звучит голос жалобщика:
– Он, конунг! – мужик с готовностью тычет пальцем себе за спину, не поднимая головы. – Вон он сидит, змей подколодный. Честным людям…
Вальдимарр, устав слушать его болтовню, одной рукой отодвигает мужика с дороги и медленно проходит вперёд. Люди расступаются, и конунг видит сидящего на своей же торбе человека. Тот перехватывает его взгляд, чуть жмурится – а потом вдруг оскаливается во всю свою пасть, и мутная пелена ломается, точно скорлупа яйца от сильного удара, безжалостно выкидывая Вальдимарра в явь. И конунг таращится, глазеет на человека, враз забыв и о торжище, и о людях, и даже о своих властолюбивых помыслах.
Хотя какой это человек? Нечисть, как и сказал обиженный мужик, хотя и выглядит совсем как смертный. Молодой мужчина, едва-едва перешагнул через порог отрочества. Чёрные, заскорузлые сапоги – в таких по болоту удобно ходить, свободные шаровары, тёмная рубаха задом наперёд – вышитая зелёной нитью горловина впивается в шею, точно верёвка на горле висельника. Рубаха лёгкая, и остаётся лишь удивляться, как ему не зябко – вон, щёки даже слегка не порозовели, бледные до зеленцы. Растрёпанные, коротко остриженные чёрные волосы, но не с синевой, как вороново крыло, а с прозеленью, отчего заплетённая сбоку длинная тонкая коса – сажень, не меньше, – кажется повисшей дохлой змеёй. Островатые, крупные зубы, курносый нос, резко очерченные скулы – и глаза, дурные, ни разу не человеческие, но Вальдимарр не сразу понимает, что с ними не так, думает лишь, что похожи они на два глубоких бочага посреди бледно-зеленоватого озерца, но всматривается, приглядывается, вопреки страху провалиться в них и потонуть… отступает на шаг, когда догадывается. Торжище отражается в них – торжище, народ на нём, и он сам, Вальдимарр, только вот – неправильно отражается. Ногами вверх. Так, что небо закрывает земля, а Вальдимарр висит вниз головой.
Плохой знак. Дурной.
– Ну, что же ты молчишь, князь? – насмешливо интересуется тем временем ведьмак, вытягивая длинные ноги. – Али змея тебе язык откусила?
– Кто ты? – Вальдимарр едва может открыть рот, будто ему и правда отрезали язык, и рот заполнен тёмной кровью, и стоит лишь разжать зубы, как она хлынет потоком, марая белый снег. Не сразу понимает, как его назвали, и добавляет после паузы. – Я конунг.
– А я ведьмак, – скалится тот. – Тебе же сказали. Неужто людям своим не веришь?
– Что ты здесь забыл?
– Забыл? – удивляется он. – Вот ещё. Я ничего не забываю.
Ведьмак меняет позу – перетекает из одной в другую, – и Вальдимарру кажется, что коса его на миг изгибается, будто живая. Это вызывает у него почти физическую дурноту, так что конунг торопится перебить:
– А здесь ты почему? Что ищешь?
– Ищут то, что потеряли, – парирует ведьмак. – А я просто брожу, где мне вздумается. Вот к тебе забрёл. Прогонишь – пойду дальше.
– А если не прогоню? – неожиданно для себя самого спрашивает Вальдимарр.
Ведьмак впервые за разговор кажется по-настоящему удивлённым – даже вперёд чуть подаётся.
– Ой ли, князь.
– Конунг.
Вальдимарр вспоминает наконец, что вокруг люди, наблюдают, затаив дыхание, за их беседой, отчего злость проскакивает огненной змейкой по его позвоночнику. Конунг хмурится и резко бросает:
– Вот что, ведьмак. Идём-ка побеседуем без чужих ушей. И если мне понравится то, что ты скажешь, я, возможно, разрешу тебе остаться.
Хмыкает, опускает на миг ресницы, скрывая захихикавших в омутах глаз чертенят. Одним плавным движением поднимается на ноги – враз оказывается на голову выше Вальдимарра, – подхватывает свою торбу, небрежно накидывает на одно плечо плащ, брошенный до того на землю. Конунг оценивающе цокает языком: плащ простой, однако оторочен по воротнику ценимым на вес золота, а то и дороже, мехом чёрного лиса. Лис тот обитает далеко на севере, в его поисках охотникам приходится проходить многие вёрсты через заснеженные круглый год леса. Заглядевшись, Вальдимарр бормочет:
– Где ж ты взял такое сокровище?
На что ведьмак лишь пожимает плечами:
– Там же, где родился.

***

Бьярни отступает назад, чертит в воздухе защитный знак, когда Вальдимарр и ведьмак подходят к нему ближе. Конунг делает вид, что не замечает этого, коротко бросив:
– Идём. Возвращаемся.
И не удостаивает побратима и взглядом, когда тот пытается что-то возразить.
Краем глаза конунг глядит на шествующего рядом ведьмака. У него танцующая, расхлябанная походка, отчего его коса, связка медных мелочёвок на поясе, привязанные к торбе многочисленные талисманчики – такие кузнецы в шутку отливают для ребятишек, если остаются кусочки ненужного железа, – всё это кружится в воздухе, сталкивается с тихим звяканьем и страшно отвлекает внимание от самого ведьмака. Дабы преодолеть наваждение, Вальдимарр требовательно спрашивает:
– Как твое имя?
То есть, он думает, что спрашивает требовательно. На деле его голос звучит, будто у деревенского простачка, возжелавшего познакомиться с неприступной дочкой вождя.
– Имя? – ведьмак задумывается на миг. – Пожалуй, ты можешь называть меня Ленфаз.
– Змей? – переспрашивает Вальдимарр. – Тебя и правда так зовут?
– Какую-то часть меня – правда.
– А всего тебя?
Ленфаз поворачивает голову, глядя на конунга насмешливо и распутно.
– Рано ещё. А ты, князь?
– Сколько можно повторять, я конунг, – огрызается мужчина. – А имя моё – Вальдимарр, что означает…
– Власть над миром. Не трудись, я достаточно понимаю твой язык.
– И, тем не менее, продолжаешь неправильно говорить мой титул.
Вальдимарр ожидает в ответ замешательства или извинений. Однако Змей и не думает делать ничего подобного, снова хмыкает и чуть изгибает голову.
– Мне так привычнее. Владимир.
Конунг спотыкается на ровном месте, да так и застывает.
– Это не моё имя, – с угрозой сообщает он. Ему не нравится, как это прозвучало в устах ведьмака, ему хочется, чтобы Ленфаз произнёс его имя правильно. – Я запрещаю тебе называть меня так, слышишь ты…
Ведьмак оборачивается. Он закатывает глаза, на лице – скука и досада. Разозлённый этим окончательно, Вальдимарр выбрасывает руку вперёд, дабы схватить юнца да оттаскать за волосы как следует – не заслужил ещё взрослой трёпки, – но будто кузнечными тисками сжимает его запястье. Ленфаз перехватывает руку конунга на лету, и его длинные пальцы с чёрными когтями нечисти ложатся на неё, точно браслет. Вальдимарр хочет крикнуть зло, но язык примерзает к нёбу под взглядом глаз-провалов, откуда веет нестерпимым холодом.
– Даже не думай дотрагиваться до моих волос, – ведьмак не повысил голоса, но конунгу кажется, что его слова, обретшие плоть и кровь, заползают ему прямиком в уши, в голову, и остаются там, устроившись в черепе, точно в гнезде. – Я не предупреждаю обычно, но тебе, так и быть, делаю исключение. Не смей прикасаться.
Вальдимарр может только кивнуть. Он настолько обескуражен, что не злится даже на то, каким выставил его этот пришлый колдун перед всем торжищем, только спросить хочет, почему нельзя, однако язык ещё не отмёрз, и ни звука не срывается с его губ. Но ведьмак на то и ведьмак. Прочитав, кажется, вопрос, по одному лишь взгляду конунга, он ослабляет хватку и убирает ладонь, скользнув напоследок кончиками пальцев вдоль руки Вальдимарра.
– Смотри.
Одно плавное движение рукой – похожее Вальдимарр не раз видел, когда Родалинда показывает потешное колдовство на пиру: взмахивает длинными рукавами, и из них вылетают птицы и болотные огоньки. Однако у Ленфаза чародейство иного толка. Повинуясь движению, руку ведьмака обвивает его же коса. Вальдимарр выпученными глазами следит за тем, как она ползёт к ладони, наворачивая кольца, и когда достигает кончиков чёрных когтей, конунг с ужасом замечает, что это змея. Она приподнимает аккуратную головку, глядит на Вальдимарра внимательными чёрными бусинами… Народ изумлённо ахает, ахает и конунг. После вновь глядит на ведьмака, пытаясь найти на его лице привычное уже насмешливое превосходство, но тот серьёзен настолько, насколько это вообще возможно.
– Теперь понимаешь? – спрашивает Змей у Вальдимарра, и тот опять может лишь молча кивнуть.

***

Потом они сидят в доме конунга – вдвоём, один на один, Вальдимарр даже Бьярни не позволил остаться, хоть тот и настаивал, боясь, видимо, что ведьмак его околдует. Но, если и было это истинной целью Ленфаза, конунг боится, что ему это уже удалось, в тот самый момент, когда Вальдимарр разглядел своё отражение вверх тормашками. Перевернулся за миг мир Вальдимарра, как его двойник в чародейских глазах, поменялась явь с навью, как сегодня ночью, и надо теперь учиться жить в этом, зачарованном-чарующем мире. Причём учиться в одиночку, наощупь.
А начать учение с чего? Правильно, расспросить колдуна обо всём, что можно, раз уж он эту кашу заварил. Потому конунг интересуется:
– Так ты, значит, с севера?
Ведьмак отворачивается, глядит в сторону, и Вальдимарр видит в вырезе неправильно надетой рубахи его тонкую шею с проступающими под кожей позвонками. Пламя очага играет на светлой коже, меняет её цвет, и она кажется почти тёплой, живой и розоватой, почти человеческой… Конунг одёргивает свой порыв дотронуться до неё рукой, когда Ленфаз отзывается:
– С севера. Впрочем, я покинул родные края уже давно.
– К чему…
– К тому, что я не отвечу тебе на вопрос «И как там, на севере?», если тебе в голову взбредёт его задать, – ведьмак быстро поворачивается, сверкают на миг глаза отражённым в них огнём. – Как и на любой другой вопрос, касающийся моего прошлого. Всё, что тебе нужно знать – я прирождённый ведьмак, не наученный.
Вальдимарр лишь вскидывает брови.
– Прирождённый? Наученный? Я не понимаю – что это означает?
Снова закатывает глаза:
– Ровно то, что означает. Наученные – обычные люди, обученные ведовству. А прирождённые – те, кто имеет силы уже с рождения, чьи предки были…
Он осекается, досадливо поджимает тонкие губы.
– Чьи предки были кем? – вопреки тому спрашивает конунг, отчего ведьмак вскакивает на ноги и начинает кружить по комнате. Коса раздражённо вьётся за его спиной, и Вальдимарр ждёт, что она с минуты на минуту зашипит.
– Я сказал уже, что не стану об этом говорить. Ты видел на торжище, я кое-что умею. Могу и поболе, была бы нужда. Я не горю желанием идти дальше на юг, мне нравится здесь, и я могу отплатить тебе добром, если позволишь мне поселиться тут. А нет – что ж, пойду дальше.
Змей одновременно равнодушен и напряжён – лицо безразличное, однако движения словно у дикого зверя, угодившего в клетку. Вальдимарр задумчиво гладит заросший щетиной подбородок. Ведьмак непредсказуем, странен, от него за версту несёт опасностью, однако если обратить его силу на пользу…
– Скажи мне вот что – смог бы ты сразиться с другим колдуном?
Змей замирает на середине движения, заинтересованно наклоняет вбок растрёпанную голову.
– Сразиться? Зачем? Тебя прокляли?
– Нет, но… Слышал ли ты что-нибудь о Красной Змее?
– Возможно, – Ленфаз, прищурившись, садится за длинный стол, напротив Вальдимарра. – А что она? Неужто хочешь её приворожить?
– Да что я, рехнулся? – искренне изумляется конунг. – Она помогает Атавульфу, он конунг соседнего клана. Я хотел бы объединить наши кланы, но он против, и пока ему помогает Родалинда, я ничего не могу ему противопоставить. Однако если ты возьмёшь её на себя, я смогу победить его, и тогда…
– Что ж, мне нравится, куда ты клонишь, – перебивает его ведьмак. Теперь он снова безмятежен, как тогда, на торжище, улыбается сыто и довольно, и даже волосы его, кажется, перестали так яростно топорщиться. – Я помогу тебе. Одно только условие – я буду действовать по своему усмотрению, а ты ничего не будешь спрашивать у меня. Согласен?
– По рукам, – улыбается Вальдимарр и протягивает через стол Ленфазу свою ладонь.
Ведьмак, помедлив, пожимает её в ответ. Улыбка конунга становится шире, хоть и чудится ему, что пожал он пять холодных осиновых веточек.

***

После этого разговора Ленфаз уходит. Возвращается лишь на следующий день и с порога заявляет:
– Князь, а почему бы тебе не пригласить Атавульфа сюда?
– Зачем это? – не понимает Вальдимарр.
– Ты пообещал ничего не спрашивать, вот и побереги слова, – отрубает ведьмак. – Пригласи его, вот и всё. Остальное я беру на себя.
– А повод?
Змей округляет удивлённо глаза, разводит руками: ты, мол, главный, тебе и решать, и уходит прежде, чем Вальдимарр успевает вновь разозлиться на неправильное обращение.
Оставшись в одиночестве, конунг долго думает над посланием Атавульфу. С какой радости ему отвечать на приглашение своего главного соперника? Подумает ещё, что это ловушка… С другой стороны, хорошо, если он так подумает – возьмёт с собой Родалинду, ведь именно её, по всей вероятности, желает узреть воочию Ленфаз. Так что Вальдимарр пишет коротко и по делу, и к вечеру уже встречает у себя во дворе целое посольство: десять конных, не считая самого Атавульфа и Родалинды.
Конунг Белых Волков недоверчив и хмур. Глядит на Вальдимарра мрачно, ждёт подвоха, то и дело запускает пальцы в аккуратную белую бородку. Чародейка, в отличие от него, кажется непривычно весёлой, будто птичка, вырвавшаяся на волю из своей клетки. На ней роскошное зелёное платье, расшитое изумрудной и рубиновой нитью, копна огненных волос причудливо подвязана и украшена голубыми цветочками, и даже на бледных обычно щеках играет лёгкий румянец, намертво приковывая к себе очарованные взгляды мужчин. И Вальдимарр, как и остальные, не отрывает от неё глаз, следит зачарованно, как она, приняв руку Атавульфа, спархивает со спины лошади, однако когда во двор навстречу гостям выходит Ленфаз, Родалинда мгновенно стирается из внимания конунга.
Нет, ведьмак, в отличие от неё, даже не думал прихорашиваться, не потрудился даже почистить своих обляпанных сапог, да и на Вальдимарра он совсем не смотрит – кажется, он, как и остальные, не устоял перед чарами Красной Змеи. Будто заворожённый, медленно приближается к девушке. И конунга это отчего-то неимоверно злит, однако, к счастью для него, Атавульф и его люди на него не глядят. Атавульф так и вовсе замер, будто зверь перед прыжком, а пальцы правой руки подрагивают, и Вальдимарр, дрогнув душой, понимает, что не успеет, ведь конунг Белых Волков сейчас сдёрнет с пояса меч и разрубит чародея пополам… Однако Змей останавливается на почтительном, хоть и близком расстоянии, и делает лёгкий поклон:
– Висса Родалинда.
Девушка прикрывает рот маленькой ладошкой, но глаза, довольно сощуренные, её выдают. Чародейке определённо льстит внимание Змея, и Атавульфу остаётся лишь бессильно скрипеть зубами, когда она певуче отзывается:
– Приятно, что слава бежит впереди меня. Я не знаю тебя. Кто ты? Ты новый человек конунга Вальдимарра?
– Я всего лишь путешественник, – отвечает Ленфаз, и вдруг вскидывает глаза и прямо-таки впивается своими омутами в её лицо. – Однако я пришёл сюда неслучайно. Меня привела молва о твоих знаниях, и вот я здесь, прошу тебя быть моей наставницей.
И он порывисто встаёт на одно колено, отчего по двору проносится изумлённый вздох.
Родалинда же кажется не столько удивлённой, сколько заинтересованной. Медленно, будто шагая по зыбкой воде, она приближается к ведьмаку и протягивает ладонь к его склонённой голове. С губ Вальдимарра уже готов сорваться предупреждающий вскрик, но перед глазами встают слова Змея – он действует по своему усмотрению, – и конунг чудовищным усилием заставляет себя молчать… только для того, чтобы через мгновение жгучая обида плеснула кипятком прямо ему на сердце.
– Давно я не слышала подобных слов, – тянет чародейка, и её рука касается чёрных волос. Миг, другой… ничего не происходит. Коса лежит на спине хозяина, точно мёртвая верёвка, заставляя Вальдимарра, как Атавульфа минутой раньше, в молчаливом бессилии скрежетать зубами.
– Хорошо, – говорит тем временем Родалинда, жестом поднимая Ленфаза с колен. – Я поучу тебя кое-чему. Но в ответ и ты должен будешь мне кое-что дать.
– Буду рад, – расплывается в очарованной, очаровательной улыбке тот.
Чародейка глядит на мрачного Атавульфа через плечо и, будто не замечая его руки, стиснувшей рукоять меча, ласково треплет по щеке.
– Боюсь, переговоры с конунгом Вальдимарром придётся проводить тебе одному.
– Ты не посмеешь, – конунг, однако, не уклоняется от её руки, на что чародейка отвечает перезвончатым смехом.
– О, конечно, я посмею. Встретимся дома.
Родалинда подхватывает Ленфаза под локоть – едва достающая ему до плеча, она кажется рядом с ведьмаком не многоопытной колдуньей, но легкомысленной младшей сестрёнкой рядом со слишком серьёзным братом, – и уводит прочь со двора, прямиком в наползающие с востока сумерки. Змей послушно идёт с ней, не удостоив Вальдимарра даже косым взглядом.
Что и думать, переговоры проходят из рук вон погано.

***

Не так, правда, погано, как следующий за этим месяц. Ленфаз постоянно отсутствует, а если и обнаруживается вдруг, то непременно в компании с Родалиндой. В остальное время он словно бы избегает конунга, но даже в те редкие моменты, когда Вальдимарру удаётся застать ведьмака в одиночестве, все его разговоры лишь о Красной Змее. Если же конунг пытается спросить, как насчёт их уговора, реакция всегда одна – Змей закатывает глаза, отмахивается, отцокивается и – «ты обещал не расспрашивать меня, князь».
И в итоге Вальдимарр смиряется, хоть смирение и против всех его жизненных правил. Смиряется с уговором, с князем вместо конунга, смирился бы даже с Владимиром, вздумай ведьмак снова его так назвать. Но Ленфаз не называет. Он вообще теперь никак его не называет, поскольку все его помыслы лишь о Родалинде.
Конунгу только и остаётся, что его ревновать – молча, бессильно, по-чёрному, совсем не так, как ревновал он раньше нравящихся ему девушек. Да и как вообще ведьмак связан с девушками? Несмотря на всю свою тощесть и гибкость, косу до пояса и тысячу побрякушек, его и за версту не спутать с женщиной. Однако и мужчина из него… Нечисть поганая, одним словом. Заманила и радуется.
Нет, не радуется. Забыла.
Неудивительно, что двум змеям – Красной и чёрной – так хорошо вдвоём. А может, это всё было подстроено Ленфазом лишь для того, чтобы, как он тогда и сказал, пойти к Родалинде в ученики? Ведь всё указывает на это, разве что странно, почему в таком случае он оказался у Горных Псов, а не у Белых Волков. Но мало ли что могло произойти – заблудился в дороге, свернул не туда, или ещё какое объяснение.
Вальдимарр придумывает их по десятку в день. И даже не вспоминает о своих мечтах стать великим вождём.
Бьярни смотрит на своего побратима с тревогой, тормошит, увещевает по сто раз на дню. Ему тревожно, он не понимает, как мог великий воин превратиться за пару недель в бледное подобие себя прежнего. Он то и дело отправляет его то на охоту, то на торжище, заставляет заниматься всем тем, что обязан делать конунг – судить и рядить, карать и миловать. И Вальдимарр делает это, однако без всякой прежней искры, оживая лишь в те редкие моменты, когда на горизонте появляется тёмная долговязая фигура ведьмака, и вновь угасая, когда рядом с ним возникает хрупкая фигурка Родалинды.
Бьярни страшно жалеет, что не зарубил колдуна ещё тогда, на торжище, но тайно лелеет эту мечту.

***

Вальдимарр мучается чуть больше месяца. Ленфаз не именует Красную Змею иначе, как наставницей, однако конунг желает знать, только ли между ними духовная связь. Но поскольку ответа от ведьмака не добиться, он в конце концов решает разобраться во всём самолично. Сообщив, что отправляется на охоту, Вальдимарр долго кружит по лесам и полям, пока не обнаруживает искомую парочку чародеев, и, укрывшись за деревом, обращается в слух.
Родалинда восседает на огромном поваленном дубе, нещадно попирая своими округлыми бёдрами драгоценный мех чёрной лисы – Ленфаз подстелил под наставницу свой плащ, сам же сидит в своей излюбленной позе, вытянув ноги, прямо на земле, и, кажется, внимает каждому её слову.
Красная Змея – Вальдимарр заставляет себя прислушаться, хоть его и раздражает сам звук её голоса – вещает что-то о золотых жилах, коих в местных горах можно обнаружить в изобилии. После напевно, прикрыв глаза, читает по памяти наговор на их поиск, и Змей шевелит губами ей в такт, запоминая. Он ещё проговаривает беззвучно последние слова, когда Родалинда соскальзывает с дерева прямо к нему на колени. Змей не успевает даже открыть глаз, а губы чародейки уже жмутся к его губам – алые к белым, да так жадно, словно хотят передать северному колдуну всё своё огненное тепло, всю свою жизненную силу. И губы Ленфаза, дрогнув, размыкаются.
Раздаётся какой-то кошмарный звук, и чародеи быстро, как застуканные за непотребством дети, прянут в разные стороны. Отшатывается и сам Вальдимарр. Только позже он понимает, что сам издал этот звук – не губами, не горлом, губы намертво закушены, горло перехвачено ледяной рукой, забито непроходимым комом, – но, кажется, самым своим сердцем, испытавшим за месяц столько, сколько не выпадало на его долю за всю прошлую жизнь. Конунг отступает от дерева, выходит из укрытия, и чародеи в ту же секунду его замечают.
Родалинда, будто рассерженная змея, начинает приподниматься с земли. Её огненные глаза мечут молнии, брови сходятся над ними, как две тучи, и вот-вот прокатится над лесом гроза, готовая обрушиться на голову одного-единственного человека…
Время вдруг замирает. Вальдимарр медленно поворачивает голову, глядит на ведьмака. И куда только делось с его лица выражение блаженства и любви? Судорога исказила его, решимость и ледяная ярость отражаются в неспокойной тёмной воде его глаз. Ленфаз вытягивает руку, и конунг за мгновение догадывается, что сейчас произойдёт, но время отмерзает и рвётся вперёд, нагоняя упущенное.
Рука бьёт по воздуху плетью. Коса взвивается в небо, скручивается, оплетает… Бросок!
Родалинда молча, как подрубленное дерево, падает навзничь. Когда Вальдимарр спустя секунду подлетает к ней, она ещё жива, однако не делает и попытки противиться чёрной змее, петлёй обвившей её шею. Чародейка лежит на боку, огненные волосы переплелись с незабудками, точно как в день их со Змеем знакомства, а в глазах лишь засасывающее, бездонное ничто. Оно хватает Вальдимарра, тянет в себя, и сопротивляться невозможно, но в плечо с силой вдавливаются холодные пальцы, вынуждая конунга отвернуться.
Когда через какое-то время Вальдимарр приходит в себя, то долго не может выговорить ни слова или повернуться назад, где лежит тёплое ещё тело Красной Змеи – только и пялится молча на Ленфаза, невозмутимо заплетающего волосы обратно в косу.
– Ну, доволен? – интересуется внезапно ведьмак, не прерывая своего занятия. Конунг молчит, и Змею приходится уточнить. – Я выполнил свой уговор. Красная Змея мертва, можешь нападать на Белых Волков хоть сейчас.
– Но ты же… – говорить больно – прикушенные губы закровили, спеклись, и теперь их приходится разлеплять силой. – Вы же… Она же…
– Не понимаю только, зачем ты вмешался, – не слушая, продолжает Змей. – Я же сказал, что всё сделаю сам. А теперь я так и не узнаю тех наговоров, которыми она владела. И всё из-за тебя.
– Ты убил её!
Ведьмак наконец поворачивается к Вальдимарру, глядит с неприкрытым удивлением.
– Разумеется. А что ещё оставалось делать?
– Я думал, ты её любишь.
Новая пауза – и взрыв хохота, от которого конунг вздрагивает. Что труп за спиной, это вовсе не страшно. Но этот смех…
– Люблю? – отсмеявшись, переспрашивает Змей, закидывает небрежно косу за спину и ухмыляется – так же точно, как в день их знакомства. – Вот ещё, удумал тоже. Она же древняя, как мир, и хоть я и сам не мальчик, однако даже для меня… Люблю. Ох, уморил, князь.
– Но вы же вместе… – делает Вальдимарр последнюю отчаянную попытку. Он ничего не понимает, он хочет найти ответ, не желая самостоятельно складывать два и два.
Ведьмак поднимается с земли и подхватывает с дерева свой плащ.
– Кто-то уходит из нашей жизни через день, кто-то через месяц, а кто-то через вечность. Уйдут все, такова судьба. Даже бессмертные не бессмертны.
– Я не об этом спрашивал, – Вальдимарр поднимается с земли, по-прежнему не глядя на труп у себя за спиной. Плечо саднит, и он накрывает его ладонью, и воображается ему, что пальцы ведьмака ещё лежат там, прижигая своей прохладой. – Мне казалось, что ты был с ней близок, однако убил, не задумываясь. Ты…
– Я выполнил твою просьбу, – цедит ведьмак, и его мрачный взгляд пробирает конунга до костей. – Теперь тебе открыт путь к власти, иди и завоюй клан Белых Волков. Я не прошу твоей благодарности, но даже не смей меня осуждать. Кроме тебя полно охотников найдётся.
Ленфаз накидывает плащ на плечо и стремительно исчезает в чаще леса. Конунг бросается следом, но и тени ведьмака нет, так что непонятно даже, в какую сторону бежать. Разве что что-то чёрное, будто бы маленькая змейка, мелькает меж кустов, но стоит лишь моргнуть, как пропадает и оно.
Вальдимарр возвращается домой, едва не падая под тяжестью ставшего неподъёмным сердца.

***

Но чем ближе конунг к своему клану, тем более крепнет в нём решимость поступить, как посоветовал ведьмак, и напасть на Белых Волков, пока те ослаблены – и, что самое главное, этого не знают. Поэтому лишь только въехав во двор, он привстаёт в стременах и зычным голосом скликает своих людей. А когда они собираются, оглашает свой план, не замечая, как стоящий рядом Бьярни мрачнеет с каждым новым его словом.
– Берите оружие, – кричит Вальдимарр, – надевайте доспехи, хватайте щиты и стрелы, седлайте коней! На закате мы нападём на клан Белых Волков, и я стану во главе двух объединённых кланов! А вы, мои верные соплеменники, будете вместе со мной овеяны честью, и потомки наши будут славить нас до скончания дней!
Когда воины расходятся, Бьярни тихонько спрашивает, опасливо косясь по сторонам:
– А как же Красная Змея, конунг? Если она поблизости…
– Поблизости, – зло смеется Вальдимарр, и Бьярни торопливо рисует в воздухе защитный знак. – Ой, поблизости, брат мой. В соседнем лесу лежит, глядит в небо мёртвыми глазами.
Бьярни спадает с лица, оступается, чуть не падает.
– Брешешь, конунг, – едва слышно лепечет мужчина.
– А ну придержи язык, – обрывает тот, – сам знаешь, что с ней у нас не было бы и шанса.
– Знаю, но… – Бьярни всё никак оправиться не может, трёт лоб, шевелит губами, точно проговаривает сам себе очевидную истину. – Она ведь не сделала нам ничего дурного. Не заслужила она такое, конунг.
– Ещё как заслужила, – с убежденностью отвечает Вальдимарр, имея в виду вовсе не зло, причинённое чародейкой его клану, но всю ту боль, коей сполна наградила она его, наверное, даже не зная о том, за эти бесконечные тридцать дней. – Всё, хватит трепать. Иди, вооружись, да поскорее. Мы скоро выступаем.
– А не лучше было ли начать поход завтра?
– Чтобы Атавульфу донесли, и мы лишись единственного преимущества?
Бьярни тяжко вздыхает, смиряясь с судьбой, и покорно удаляется со двора.
Возвращается он последним, когда все войско уже собралось, а на землю опустились синеватые сумерки. Когда он тяжело залезает в седло, Вальдимарр взмахивает рукой, и сотня воинов покидает деревню, повинуясь властолюбивой прихоти своего вожака.

***

Но забыл Вальдимарр, что не численное преимущество даёт победу, но боевой дух, вера в свои силы, свою победу и своего вождя. У его воинов нет ничего, и лишь неожиданное нападение на лагерь Белых Волков дарит им первые успехи: они врываются в готовящуюся ко сну деревню, и вот уже первая кровь льётся на землю, и разносятся первые крики. Но, сперва испуганные, они становятся всё злее, всё бесстрашнее – это опомнились мужчины, схватили своё оружие и бросились на защиту. У них боевого духа – не счесть, а с ним и ярость, и ненависть к вероломным Псам, и последние совсем скоро начинают отступать: кто стараясь сохранить остатки достоинства, а кто и просто бежит прочь, позабыв обо всём.
Вальдимарр не замечает этого, упоённый сражением. Он продирается вперёд, орудует мечом, щитом, всем своим телом, отдавая себя битве, и видит лишь то, что находится ровно перед ним. Вот какой-то великан несётся на него, замахиваясь топором. Шаг в сторону, выставить щит – только успевает Вальдимарр вытянуть руку из ремня, как тот разлетается в щепки под мощным ударом, и конунг, пользуясь шансом, бросается вперёд, протыкая противника насквозь. Теперь вытащить меч из плоти, оглянуться – вот и второй враг, бешено вращает над головой тяжёлой палицей. Пригнуться, рубануть по коленям, а когда упадёт, добить ударом в горло. Лишь только поднимается Вальдимарр – сразу трое бегут к нему, потрясая оружием. Кого бы первого, кого бы…
Дёргает за плечо неведомая сила, разворачивает вокруг своей оси, и боль, острая, алеющая в глазах, вцепляется в плоть. Но утишать её некогда: сцепить зубы, обломать пробившую плечо насквозь стрелу, и её же наконечник всадить в открытую глотку первого подбежавшего Волка. Подхватить меч – хорошо, что попали по левой руке, – дать в зубы второго рукоятью, ударом плашмя оглушить третьего. Ну, кто ещё смелый? Подходи, коли жизнью не дорожишь!
Мучительный крик Бьярни слышится откуда-то сбоку – Вальдимарр вертится волчком, готовясь искать глазами в толпе побратима, но чудом не падает, когда рядом мелькают знакомые омуты. Ничего не успевает сделать, даже подумать, как обнимает горло ледяная гладкая верёвка, а под челюсть будто всаживают сапожное шило.
Конунг кричит нечеловечески, хоть воздуха уже не вдохнуть. Перед глазами колышется чёрно-красное марево, мутит мысли, лишает разума, но Вальдимарр ещё не отошёл от горячки боя, чтобы, как Родалинда, упасть и испустить дух. Предатель, предатель, надсадно орёт в голове. Конунг вскидывает руки, обхватывает гладкое змеиное тело. Ах, Змей, значит? Ничего, на каждого змея найдётся свой пёс. Чёрная кожа скользит, уходит из-под пальцев, но Вальдимарр кричит снова – около уха раздаётся мерзкий хруст, на щёку брызжет тёплым, и конунг заходится кашлем, падая на колени и заполошно втягивая в себя воздух. Он жив. Он жив, а Змей…
Марево перед глазами всё колышется, становится темнее. Конунг вскидывает мутнеющие глаза и не понимает – то ли падает он, то ли кренится вбок земля. Последнее, что видит Вальдимарр перед тем, как небо оказывается под ним – закатившиеся глаза ведьмака и его растянутый в ухмылке рот с пузырящейся на губах кровавой пеной.

***

Когда он открывает глаза, то видит над собой каменный свод, и на долю мгновения Вальдимарру кажется, что он очутился на том свете. Зыркает по сторонам – влево, вправо – да так и застывает, когда видит всю ту же ухмылку. А спустя мгновение кидается к ведьмаку, тоже, видимо, подохшему, и застрявшему тут вместе с ним, и вцепляется пальцами в его тонкое горло.
Ведьмак не сопротивляется – даже, кажется, с охотой подставляется безжалостным рукам, и только из-за этого Вальдимарр отшатывается прочь. Глядит тупо на поникшего Змея – и только потом соображает, что сидят они в какой-то пещере, и на улице горит оранжевый закат, такой родной и знакомый, и доносятся до носа ароматы хвои, цветов и травы, какие гуляют по лесам, и это значит, что никакой это не тот свет, а очень даже этот, и что он, Вальдимарр, жив-живёхонек, и только что пытался…
Конунг осознаёт, наконец, что пытался сотворить, и хрипит:
– Ленфаз…
Вальдимарр не знает, что с ним сделается, если ведьмак не ответит. Но тот живуч, как его тёзка: хоть и не шевелится, но глаза приоткрывает, правда, только чуть.
– Я понял, – сипит ведьмак. – Буду снова тебя спасать, придумаю что-нибудь другое.
Конунг хохочет, чувствуя, как жжёт глаза.
– Так ты спасал меня? Что ж не сказал, не предупредил? Знаешь же, что я дурной, надумал бог весть что…
– Да знаю я, что ты надумал, – вяло шевелит рукой Ленфаз, и конунг вдруг замечает, что нет у него больше страшных чёрных когтей, а вместо них – обычные человеческие ногти. – Забыли. Мы теперь квиты – я убил твою любовь, спас тебя самого, долг закрыт, и хорошо ещё, что я при этом жив остался.
– Хорошо, – эхом отзывается Вальдимарр, не сразу поняв смысла всей фразы. – Постой… «убил твою любовь»? Ты о чём?
Змей открывает глаза как следует. Конунг глядит в них торопливо – авось? И едва не охает: отражение не перевёрнуто. Всё как у людей.
Будто не заметив, Ленфаз переспрашивает:
– Как это о чём? Ты ведь любил Родалинду, хоть и сказал тогда, что не желаешь её приворожить. А я мало того, что был с ней целый месяц, так ещё и убил вдобавок. Или ты так сильно головой ударился, что и забыл о чародейке?
Вместо ответа конунг хватает ведьмака за руки, притягивает к себе и обнимает – крепко, до хруста в рёбрах, не обращая внимания на возмущённый вскрик.
– Забудешь, как же. – Ухо Змея оказывается в удобной близости от губ Вальдимарра, и он пользуется этим, переходя на шёпот, от которого не так больно повреждённому горлу. – Да только правду я тебе тогда сказал, не любил я её.
– Но тогда, во дворе, – Ленфаз наконец оставляет попытки освободиться из кольца конунговых рук и послушно обмякает, хоть голос его звучит всё так же непокорно. – Думаешь, я не заметил, как на неё глядели мужчины? Как ты на неё глядел?
В его словах нет ревности, лишь непонимание. Это Вальдимарр ощущает, будто тонкой иголочкой колют его сердце, но что такое эта иголка по сравнению с лежащей на нём не так давно скалой?
– Я глядел на неё ровно до тех пор, покуда во двор не вышел ты.
Змей молчит, даже дыхание, кажется, затаил. После мягко высвобождается. Конунг пускает – ему хочется видеть лицо ведьмака.
Ленфаз, как и в тот день на торжище, серьёзен донельзя. Однако прежде, чем он успевает что-то сказать, Вальдимарр добавляет:
– Прости, что убил твою змею. Я думал, ты хочешь моей смерти. Тебе было… очень больно?
Ну вот, снова привычная ухмылка. Ведьмак тянется к голове, но останавливает руку на середине и кладёт её обратно на колено.
– Очень. Едва не скопытился. Выжил всё-таки, но лишился кое-чего… кое-чего, что я отныне никогда не верну.
Вальдимарр не знает, что на это ответить. Просить прощения – но вымолишь ли его теперь, после всего? Он едва слышно просит:
– Расскажи, что это. Может, я смогу тебе помочь?
– Не сможешь, – категорически мотает головой Ленфаз, однако вздыхает, придвигается ближе и беззастенчиво прижимается спиной к плечу Вальдимарра. – Но так и быть, я скажу тебе.
Конунг бережно обхватывает ведьмака поперёк живота, сильнее прижимая к себе. А тот, будто и не замечая, начинает свою долгую речь, которая кончается лишь с приходом рассвета.
Он ведь и правда нечисть болотная – наполовину. Отец его был мелким болотным чёртом, живущим тихо в своём омуте до поры до времени, пока не взбаламутила его воды маленькая огненная змейка, одна из младших дочерей подземного бога-змея. Тут бы ей и конец, но чёрт спас её, вытащил из воды, да тут же в неё и влюбился. А как тут было не влюбиться, если была змейка не в пример краше даже самой Родалинды, от одного взгляда которого целый двор мужчин готов был пасть на колени?
Короче говоря, не было в это ничего удивительного. Но что она нашла в долговязом, обросшем щетиной, рогатом и пятачкастом болотном чёрте, от которого то тиной несло, то рыбой гнилой – это была настоящая загадка. Как бы то ни было, прожила она с ним несколько лет, – причём, как утверждал сам чёрт, душа в душу, хоть души как таковой не было ни у одного из них, – до тех самых пор, пока не понесла. И тут уж сам бог-змей не поленился навестить кровиночку и выяснить, что да как.
Увиденное ему сильно не понравилось. Настолько сильно, что, едва дождавшись внука, он незамедлительно сдал его на руки новоявленному отцу и утащил дочь домой. Та только и успела, что отдать младенцу одну из своих змеек-помощниц, да крикнуть из-под земли, чтобы он берёг её, как зеницу ока. Иначе, мол, порвется между нами ниточка, и никогда уже не найдёшь ты ни меня, ни сестёр и братьев моих, ни родителей, то есть деда с бабкой.
Остался Змей жить у отца в болоте. Пока его двоюродные братья и сёстры росли и крепли в подземных палатах дедушки, он чах и хирел в тёмной воде, пока не опостылело это ему настолько, что он решился уйти. Отец плакал, но всё понимал, так что сына не удерживал.
Но Змей, сколько ни бродил по свету, а так и не нашёл входа в подземный дворец – видимо, не желал дед видеть внука-полукровку. И тогда Ленфаз подался на юг. Долго странствовал, многому научился, многое повидал, пока не набрёл, наконец, на Горных Псов. И кто бы мог помыслить, что именно здесь разорвётся-таки последняя нить, соединяющая его с матерью.
– Впрочем, мне всё равно после убийства Красной Змеи путь назад был бы заказан, – сообщает Змей уже под конец рассказа, когда первые лучи играют на его бледной коже, озаряя потухшие, запавшие глаза. – Она не узнала меня, а я вот сразу почуял. Её отец был братом моей матери, однако хоть она, как и я, была змеёй лишь наполовину, в подземном дворце ей всегда были рады, хоть и навещала Родалинда его нечасто.
– Это она тебе сказала?
– Она, конечно. Она вообще много чего мне рассказала, и о себе, и о дедушке с бабушкой. Так много, что я даже несколько рад, что более с ними ничем не связан.
– А сила? У тебя же осталась сила?
– Чуть. Отцовское наследство. Стыдно и силой это назвать, так.
– Ну тогда… знаешь, что?
Вальдимарр наклоняется и заглядывает ведьмаку в глаза – в тёмные омуты, ставшие для него живительными ключами. И добровольно, восторженно ныряет туда с головой, отвечая на свой же вопрос:
– Как змея была твоей частью, так и я теперь займу её место и стану частью тебя. Я подарю тебе свою силу, всю, сколько попросишь. Если, конечно, ты согласишься её у меня принять.
Вальдимарр надеется хотя бы на рукопожатие, однако вновь ошибается. Ведьмак замирает, а после рвётся к нему – не нужны здесь слова – и скрепляет их уговор поцелуем – сильным, горячим, от которого в голове конунга всё плывёт в сладковатом мареве. На ум приходит поцелуй Змея и Родалинды, но если тогда чародейка пыталась поделиться огнём с замёрзшим братом, то теперь тот сам щедро отдаёт свой пыл, и будто обвязывает самую душу конунга прочная чёрная верёвка.
Её-то не разорвёт в порыве ярости такой же, как он, глупый человек, не видящий дальше своего носа. Эта верёвка принадлежит лишь им двоим. И только им двоим суждено испытать на себе всю её чудодейную крепость.

Читать "Чёрный змей" на Фикбуке