Традиционнопост

[Кьяроскуро]

Исправленная версия от 30.09.

Начала писать оридж по заявке.
Сама заявка вот: ficbook.net/requests/161492 из написанных по ней фф пока что только один текст, то бишь мой. и если кто-то зареган на фб, сходит по ссылочке, тыкнет на плюсик и/или напишет коммент, того буду любить-обожать особо сильно

Текст вот. По крайней мере, его первая глава:

Название: Красный тюльпан, желтый тюльпан
Автор:  Кьяроскуро
Фэндом: Ориджиналы
Пэйринг или персонажи: м/м
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет (проходной), Слэш (яой), Романтика, Драма
Размер: планируется Миди, написано 6 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: в процессе

Глава I

Жаркое августовское солнце щедро дарило поместье Корс-Красовицких своими лучами, неспеша приближаясь к своему полуденному зениту, когда Тадеуш, зевнув и потянувшись, приоткрыл тяжелые со сна веки. Но вставать юноша не стал. Улегшись на другой бок, он подогнул колени к груди, укрылся одеялом едва ли не с головой, и прикрыл распахнутые было глаза, стремясь подольше удержаться на тонкой границе сна и яви. Тадеуш вобрал воздуха полной грудью, а затем медленно выпустил его из легких, ощущая свое тело в это мгновение восхитительно невесомым. И вдруг юноше почудилось, будто малейшего дуновения ветерка хватит, чтобы унести его прочь. И потому он покрепче сжал пальцами краешек одеяла, пытаясь одновременно с вышеозначенным действием вспомнить свой сон.
Тадеуш смутно чувствовал, что сон этот был тяжелым и тревожным. Словно бы он находился в некоей громадной пустой зале, где было темно, будто в густом лесу беззвездной ночью. Не было слышно ни звука, не было видно ни движения, но в воздухе царила пугающая атмосфера надвигающегося ужаса, и от этого откуда-то изнутри его естества начинали подниматься, грозя затопить душу Тадеуша, волны паники – одна за одной, все выше и выше. Поддавшись этому леденящему кровь ужасу, он попытался было бежать, но ноги не слушались. Казалось, нечто, таящееся во тьме, вот-вот схватит его и растерзает. Но после… Что же случилось после? Тадеуш зажмурился, сморщив остренький нос, и со всем мыслимым усердием постарался вспомнить окончание своего сна.
Тонкий солнечный лучик, пробившийся сквозь неплотно задернутые занавески, скользнул по его векам, и в голове у юноши будто что-то щелкнуло. Точно! После случилась вспышка – бело-голубая, слепящая вспышка, сумевшая разогнать наползающую тьму и возвратить Тадеушу способность двигаться. Именно после нее юноша смог пошевелиться, а затем и проснуться. Но что же это была за вспышка? Что она собой знаменовала?
Поразмыслив еще немного, Тадеуш пришел к выводу, что вспышкой этой был всего лишь луч солнца, упавший ему на лицо, пока он спал. Придя к такому предельно логичному и разумному выводу, юноша удовлетворенно вздохнул и открыл глаза, после чего решительно откинул одеяло и с легкостью, все еще наполняющей его тело, вскочил с постели.
В столовой зале появился он час спустя, освеженный и одетый в темный костюм, выгодно подчеркивающий достоинства его ладной, стройной фигуры. Агнешка, преданная экономка их семьи – служить Корс-Красовицким она начала еще при деде Тадеуша, графе Хенрике Корс-Красовицком, – сделав реверанс и осведомившись о том, как спалось молодому пану, усадила его за стол, после чего ему подали завтрак – кофе, омлет и картофельные оладьи.
- Нет ли для меня какой почты? – поинтересовался Тадеуш, не торопясь приниматься за трапезу.
- Нет, пан Тадеуш, - откликнулась экономка.
- А что отец с матушкой? Уже позавтракали?
- Да, пан Тадеуш. Пан Фредерик и пани Каролина изволили откушать час назад и отправились на прогулку. Обещали скоро быть.
Тадеуш хмыкнул и взмахом руки отослал Агнешку, после чего приступил к завтраку. Он был приятно удивлен известием о том, что родители занялись чем-то сообща – подобное бывало весьма редко. Да и как могли они быть друг с другом чаще, чем пару недель в году, если граф Фредерик Корс-Красовицкий большую часть этого самого года проводил на квартире в Карловых Варах, доставшейся ему несколько лет назад от тетки? Там жил он в течение всей осени и зимы, возвращаясь в свое родовое келецкое имение лишь временами, да и то для того лишь, чтобы проследить за тем, как идут дела на соляных шахтах. Впрочем, иногда граф проводил в Карловых Варах и весну – если погода его устраивала да подбиралась приличествующая случаю компания.
Графиня Каролина Корс-Красовицкая, напротив, обитала в келецком имении почти круглый год, но на лето непременно куда-либо уезжала – в Ниццу ли, в Венецию, в Париж, - туда, словом, куда звало ее сердце. Вот и получалось, что супруги проживали в Кельце попеременно – то один, то другая.
Что же касается Тадеуша, то он вплоть до нынешнего года просиживал в имении почти безвылазно, поскольку учеба в университете отнимала все его время и силы, и как бы пани Каролина не желала видеть сына подле себя круглый год, лето ей приходилось проводить в одиночестве по причине того, что сын ее был слишком утомлен, чтобы составить ей компанию. Графиня Корс-Красовицкая изрядно печалилась этим фактом – сына любила она со всей беззаветной преданностью, со всем пылом души своей, и, будь ее воля, не отпускала бы его от себя ни на мгновение. Но, увы, это было невозможно.
Граф и графиня Корс-Красовицкие возвратились, когда Тадеуш уже оканчивал завтрак. Пани Каролина, высокая и сухощавая, чуть увядшая с возрастом, но не растерявшая до конца ослепительной красоты, коей она блистала в дни своей юности, и пан Фредерик, владелец громадных соляных шахт близ Кельце, достойный потомок своих предков, ведущих, по преданию, род от самого Казимира III, правящего Польшей в XIV веке, были непривычно встревожены. Приветственные слова так и замерли на губах Тадеуша – отец выглядел невероятно суровым и напряженным, на матери же и вовсе не было лица.
- Что случилось? – Тадеуш беспокойно перебежал взглядом с пана Фредерика на пани Каролину и обратно.
По лицу матери пробежала судорога, и она выдавила непослушными губами:
- Война, сынок.
- Война? Какая война? – Тадеуш нервически сглотнул, чувствуя, как в глубине души кошачьими коготками заскребся безотчетный страх.
Но Каролина не смогла ответить, и говорить пришлось отцу.
- Сегодня Германия объявила России войну, - проговорил он, роняя слова с губ тяжело, будто капли свинца.
Тадеуш грузно опустился на стул. От былой легкости не осталось и следа.
- Это…это катастрофа, - прошептал он наконец, с трудом выталкивая слова из горла.
Графиня заплакала еще горше, пряча лицо в узких ладонях. Отец, взявшись за колеса своего кресла, подъехал к сыну поближе и сжал его плечо в молчаливом жесте поддержки – с его стороны это было высшим проявлением чувств.
О войне граф Корс-Красовицкий знал не понаслышке. Когда в 1904 году грянула русско-японская война, он, славный представитель заможной шляхты, едва ли не первый человек в Келецком воеводстве, тот, которому до войны, разворачивающейся где-то далеко на востоке, вообще не должно было быть никакого дела, вызвался добровольцем на фронт. Впрочем, такому его решению были свои причины. И главной из них был долг перед государем. Ведь келецким имением и шахтами Корс-Красовицкие завладели не просто так – вплоть до 1809 года они, несмотря на древние корни и знатность рода, были весьма небогаты. И чтобы поправить положение семьи, в 1801 году к русскому двору был отправлен старший сын главы рода, Стефан. Он-то и совершил головокружительную карьеру, принесшую ему графский титул, обширное имение близ Кельце, большую часть соляных шахт, расположенных там же, а так же россыпь различных медалей и орденов. И с тех пор во всех Корс-Красовицких воспитывались уважение и любовь к государю. А когда грянула русско-японская война, Фредерик, с молоком матери впитавший понятия долга и чести, не смог стоять в стороне.
Итак, он отправился на фронт. Пани Каролина и Тадеуш, которому тогда едва минуло четырнадцать лет, с тревожно бьющимися сердцами принялись ждать его возвращения, посылая на фронт письмо за письмом и получая ответ не чаще, а то и реже раза в месяц. А потом от графа и вовсе перестали приходит весточки, и два страшных месяца мать и сын прожили в бесконечном ожидании ужасного послания – сухой телеграммы, сообщающей о смерти отца и мужа или пропаже его без вести.
К счастью, ее они так и не дождались – Фредерик вернулся домой живым. Но вся нижняя половина его тела оказалась парализована – осколок снаряда угодил ему в позвоночник, навсегда лишив ноги Корс-Красовицкого способности ходить. Но это было все же лучше, чем похоронка и безымянная могила где-нибудь в Манчжурии.
- Что же с нами будет? – спросил Тадеуш потерянно, когда сухая, костистая ладонь отца легла на его плечо.
Тадеуш ненавидел войну всеми фибрами своей души. Он считал ее диким, безумным варварством, которому не должно было быть места в нынешнем просвещенном мире, и любые разговоры о ней воспринимал в штыки. Подобному отношению поспособствовала, в основном, травма отца – но матушка порой припоминала, что Тадеуш даже в детстве, в отличие от других мальчишек своих лет, не испытывал к войне никакого интереса. Он не любил читать про знаменитых полководцев и генералов, описания войск и оружия вызывали в нем лишь скуку, разговоры о сражениях и убийствах приводили его в ужас.
Когда Тадеуш подрос, ситуация изменилась мало. Несмотря на тот факт, что он был весьма умен и крайне прилежен, и беспрестанно восхищал гувернера своим умением схватывать знания буквально на лету, история войн и сражений продолжала оставаться для него дремучим лесом, в который он упорно не желал заходить. Как ни бился пан Анджей, как ни старался, но переубедить маленького пана он так и не смог. И пришлось ему удовольствоваться лишь превосходными знаниями Тадеуша по истории мирных времен, закрыв глаза на весьма дурное знание неспокойных периодов.
Отъезд всегда энергичного, бодрого и вечно молодого отца на войну и его возвращение настоящим стариком, разбитым и подавленным, только раздуло пламя ненависти к войне, и так полыхавшее уже в груди Тадеуша. И потому, когда отец предложил ему обучаться горному делу – с тем, чтобы впоследствии с умом подойти к управлению соляными шахтами, Тадеуш ответил согласием, хотя и имел склонность более к гуманитарным наукам. И его отправили в Келецкий технологический университет.
Учился он там по-прежнему прилежно, хоть и с некоторым трудом. Тем не менее ему удалось с успехом окончить университет – как раз в июне нынешнего, 1914 года – и теперь Тадеуш догуливал свое последнее свободное лето, по окончании которого ему предстояло поступить на службу под отцовское начало с тем, чтобы впоследствии, вникнув во все тонкости управления соляными шахтами, принять на себя почетную, но весьма ответственную должность их хозяина. Но после принесенных родителями вестей о войне думать об этом было бессмысленно.
- Николай II издал указ о всеобщей мобилизации, - со значением проговорил граф.
Тадеуш догадался, что хотел сказать отец, и, вспыхнув от ярости, вскочил на ноги.
- Я на войну не пойду! – закричал он. – Я не собираюсь потворствовать этому кошмару! Я не стану убивать людей!..
На этом моменте голос Тадеуша задрожал и прервался, колени его подогнулись, и он снова упал на стул, чувствуя подступающие к горлу рыдания. Да как это вообще возможно! Объявлять войну другой стране в век прогресса, в век триумфа человеческого разума!..
Граф поджал тонкие губы, явно недовольный подобным поведением сына.
- Больше всего на свете я желал бы, чтобы ты никогда не узнал войны. Но она объявлена, указ подписан, и тех, кто не явится на призывной пункт, смогут без труда обвинить в уклонении. А это грозит…
- Какое еще уклонение! – не выдержала молчавшая до сих пор Каролина. – Тадеуш не солдат, чтобы являться на призывной пункт по первому свистку. Он мирный гражданин, такой же, как я и большинство жителей города. Он имеет право на жизнь без войны. И я…я никуда его не отпущу.
Пани Корс-Красовицкая стремительно подбежала к сыну и крепко обняла его, прижав к груди. Тадеуша обдало сильным цветочным ароматом ее духов.
- Каролина… - граф нахмурился, но жена ответила ему яростным взглядом львицы, защищающей своего детеныша.
- Я не отпущу своего сына на смерть, и точка! – воскликнула она тоном, в котором звенела сталь. – Я не Богоматерь Мария, я всего лишь грешная женщина, и я не позволю вести моего мальчика на заклание, точно жертвенного агнца!
- Как будто бы я желаю смерти своему сыну, - оскорбленным тоном отозвался граф. – Я говорю лишь о том, что если Тадеуш не явится на призывной пункт, то его смогут осудить по закону военного времени. Его могут даже казнить! Хорошенькое же ты предлагаешь ему спасение.
Каролина снова разрыдалась.
- Я лишь хочу, чтобы мой мальчик был жив и здоров. Неужели я так много прошу?..
Тадеуш шмыгнул носом, со стыдом чувствуя, как его начинает покалывать изнутри от подступающих слез.

Остаток дня прошел в гнетущей атмосфере. Корс-Красовицкие старались больше не заговаривать о войне, но она витала в воздухе, кружилась повсюду, и не было возможности забыть о ней ни на секунду. И потому очень скоро они разошлись – граф отправился на шахту и вернулся лишь к закату, графиня заняла себя вязанием, стремясь отвлечься от тяжелых мыслей, Тадеуш же заперся в своей комнате и, опустившись на диван, раскрыл книгу, которую недавно начал читать. Но как он ни бился над ней, смысл ее ускользал от понимания юноши. Буквы расплывались перед его глазами, не желая собираться в слова, но Корс-Красовицкий с упорством, достойным восхищения, продолжал бороться с непослушной книгой, пробираясь вперед с черепашьей скоростью. В итоге добился он лишь того, что от переутомления у него разыгралась мигрень.
А когда на город опустился вечерний сумрак, в дом явился гость. Это был Казимир, старший брат Фредерика, балагур и гуляка, блестящий художник и любимец всего города. Вот и теперь он стоял на пороге, и улыбка играла на его тонких губах. Впрочем, при виде брата, племянника и ятровки* она слегка померкла.
- Бог мой, что случилось? Кто-то умер, а меня не предупредили?
- Das wird ja immer schlimmer**! – перейдя от возмущения на родной немецкий, в сердцах воскликнула Каролина, всплеснув руками.
Казимир в ответ только хмыкнул.
- Ну вот, другое дело. А то я подумал было, что меня встретила не моя обожаемая ятровка, а ее тень.
Каролина возмущенно фыркнула и удалилась на кухню распорядиться насчет ужина.
- А вы? – Казимир тем временем внимательно оглядел Фредерика и Тадеуша. – Тоже превратились в призраков?
- Началась война, - даже не улыбнувшись попытке брата пошутить, отозвался граф. – Разве ты не знаешь?
- Знаю, конечно, - улыбка Казимира окончательно потухла, и он досадливо дернул плечом. – Об этом трудно не знать, на каждом углу об объявлении войны орут. Я просто не могу взять в толк, почему вы, разумные люди, принимаете происходящее настолько серьезно. Ну, постреляют чутка, ну, полягут самые бесшабашные и воинственные – дальше-то что? Нас война и не коснется, поверь моему слову.
Фредерик на это лишь покачал головой:
- Потрясающая наивность.
Казимир хотел было ответить, но его прервало появление Агнешки. Присев в неглубоком реверансе, она почтительно пригласила господ на ужин, и братьям пришлось отложить разговор до лучшего времени.
За ужином его возобновить так и не удалось. Тадеуш молчал, словно рыба, уныло ковыряясь в своей тарелке и тщетно пытаясь обуздать боль, безжалостно сверлившую его виски, Каролина тоже не говорила ни слова – она все еще была возмущена глупой, по ее мнению, шуткой Казимира. Фредерик же, казалось, был всецело поглощен раздумьями и процессом еды, и отвечал на все вопросы брата лишь мычанием. Казимиру это вскоре надоело, и он отложил свои бесплодные попытки завязать разговор. В столовой повисла тишина, нарушаемая лишь тихим стуком приборов о тарелки.
Но когда подали кофе, Казимир строго посмотрел на брата.
- Рассказывайте, что у вас стряслось, - тоном, не терпящим возражений, потребовал он.
Фредерик промолчал, и Каролина нехотя ответила сама:
- Мы боимся, что Тадзиу заберут на войну.
- Вот оно что… - протянул Казимир, и взгляд его слегка потеплел. – А я-то думал. Но почему? Почему вы этого боитесь? Война – это же так почетно. Вернется ваш мальчик по ее окончанию – с медалями, со славой… Правда, Тадзиу?
- Война – это бесчеловечный акт истребления живых существ, - с закипающим в глубине души гневом отозвался Тадеуш, до боли в пальцах сжимая ручку фарфоровой чашки, из которой он до этого пил. На ее боках художник изобразил какие-то пасторали – овечек, пасущихся на лугу, маленьких пастушек в пышных юбках, пару собак, размером не больше булавочной головки, – и он впился взглядом в эти крохотные фигурки так, будто бы старался их испепелить. – Я уже говорил, что не собираюсь потворствовать этому злодеянию. Я никогда не возьму в руки оружие, чтобы убить им человека – человека, лично мне не сделавшего ничего плохого. Я не стану…
- Довольно, я понял, - Казимир поднял ладони, останавливая горячую и возбужденную речь Тадеуша. – Но ответь мне вот на какой вопрос: что ты станешь делать, когда к вам в дом придет воинский начальник и обвинит твоих родителей в укрывательстве сына от армии?
- Я скажу им, - в разговор вступила Каролина, и Тадеуш покорно опустил голову, предоставляя матери полную свободу, - что мы лишь хотим мирно жить на своей земле. Что мы не желаем иметь ничего общего с войной. Что мы просто хотим смотреть на то, как наши внуки будут играть со своим отцом.
- И за это вас повесят на первом же дереве, всех троих, - жестокие и весьма грубые слова Казимира заставили графиню побледнеть и замолчать. – Чего вы добьетесь?
- Вот и я говорю о том же, - поглядывая то на жену, то на брата, в беседу вмешался Фредерик. – А они и слышать ничего не желают.
- Вы не были отцом, - все еще бледная, Каролина гневно поджала губы, глядя Казимиру в глаза. – Вам не понять.
- Не могу с Вами не согласиться, - отозвался тот с едва ли не презрительной ухмылкой. – Скажу только, что Вы поступаете неразумно. Как и ты, Тадеуш, - он повернулся к племяннику. В глубине его темных глаз мелькнула укоризна. – Я думал, что ты умнее.
- Я ненавижу войну и не собираюсь… - процедил Тадеуш, но был безжалостно прерван.
-…ей потворствовать, я помню, - Казимир нетерпеливо взмахнул рукой. – Заладил, как попугай… Тадзиу, пойми, принципы – неотъемлемая часть жизни человеческой, и нет хуже скотины, чем человек беспринципный. Но жизнь иногда ставит тебя в такие условия, при которых приходится поступаться принципами, даже столь возвышенными и гуманистическими, как твои. И если ты этого не понимаешь, то ты все еще неразумный ребенок.
На несколько минут в столовой воцарилось тягостное молчание. Потом Каролина пробормотала:
- Но ведь должен быть какой-то иной выход…
- Должен быть! – Казимир в сердцах так сильно опустил чашку на блюдце, что едва не расколотил хрупкую посуду. В голосе его послышалось какое-то гневное, доходящее едва ли не до брезгливости, шипение. – Должен быть – если только Тадеуш станет инвалидом или превратится в девицу. Иного выхода тут не существует.
Столовую снова сжало в тисках молчание, но то было уже молчание потрясенное. А потом пани Корс-Красовицкая вскочила с места.
- Казимир, Вы настоящий гений! – вскричала она, и ее худое лицо озарилось радостью. – Так мы и поступим!
- Сделаем сына инвалидом? – брови Фредерика взлетели высоко вверх.
Каролина обожгла его гневным взглядом светлых глаз.
- Разумеется, нет!
Она стремительно приблизилась к сыну, одним быстрым движением стянула ленту, скреплявшую его волосы, и они светлым водопадом рассыпались по плечам юноши.
- Чуть-чуть подкрасить, подобрать платье, туфельки – и будет у нас не Тадзио, а Адзя… - бормотала она себе, но в столовой было тихо, и братья Корс-Красовицкие ее услышали. А, услышав, не поверили своим ушам.
Первым в себя пришел Фредерик.
- Ты сошла с ума, - он провел рукой по лицу. – Теперь мне стало это ясно, как день.
- Да нет же! – яростно воскликнула она, на миг явив собой воплощенную в земной женщине богиню праведного гнева. – Мы скажем, что Тадеуш уехал на войну, а у нас гостит…ммм…Ваша дочь, - последние слова относились уже к Казимиру.
Тот поперхнулся кофе.
- Моя? – выдохнул он. – Но у меня нет детей.
- Но любовницы-то были? – увлеченная своим планом, Каролина меньше всего следила за языком и равнодушно проигнорировала потрясенное восклицание мужа, вырвавшееся у него при этих словах жены.
Казимир в ответ неопределенно покрутил в воздухе кистью, не зная, что ответить на подобный неловкий вопрос.
- Ну вот! – торжествующе воскликнула женщина, сочтя этот жест утвердительным ответом. – Одна из них вполне могла понести, родить ребенка. А теперь вот отправить его – то есть ее – к Вам.
Казимир покачал головой.
- Не думал, что попаду сегодня в балаган. Да еще и как непосредственный участник сего действа.

Разговор в итоге затянулся за полночь. Каролина кричала, горячилась, уговаривала – и в итоге сумела убедить мужчин в состоятельности своего плана. А когда Казимир, пусть и нехотя, дал добро и пообещал поддержать намечающийся спектакль, а Фредерик презрительно замолчал, исчерпав свои аргументы, пани Корс-Красовицкая, все еще полная энергии, увела хмурого Тадеуша наверх, в свою комнату – чтобы через некоторое время представить его во всей красе, переодетого в платье, причесанного, напудренного и напомаженного. И Казимир вынужден был признать, что обман может удаться, ибо Тадеуш стал настоящей девушкой – причем весьма хорошенькой. Его, кажется, забавляла ситуация, в которой вольно или невольно оказался его племянник, и ему хотелось досмотреть этот спектакль до конца. Фредерик же продолжал упорно молчать и глядеть прямо перед собой. Лицо графа при этом выражало лишь бесконечное презрение.
А Каролина чуть только не сияла от счастья, радуясь тому, что удалось найти столь простой выход из, казалось бы, неразрешимой ситуации. Тадеуш же просто молчал, изо всех сил стискивая зубы и рассматривая кончики материнских туфель, высовывающиеся из-под подола платья, в которое облачила его мать.
Да и что ему было говорить? Конечно, план был довольно унизительный, конечно, возмущение клокотало в юноше, когда мать озвучила свои намерения. Но потом, слушая пылкие увещевания графини, Тадеуш постепенно смирился, пусть и не до конца, с уготованной ему ролью. В конце концов, играют же иногда актеры-мужчины женские роли? А он чем хуже?
Но все же главной причиной его молчаливого подчинения было то, что он упорно скрывал под маской рационализма и присущей большинству людей ненависти к войне, то, что приходило к нему в кошмарных снах, то, в чем он впоследствии не мог признаться даже самому себе: страх – иррациональный, животный страх, уродливое порождение доведенного до крайности инстинкта самосохранения. Тадеуш в глубине души до одури, до безумия боялся войны – боялся смерти, боли, крови, - иными словами, всего того, с чем ассоциировалась у него война. И потому способен был пойти на все, лишь бы избежать этого.
Именно по этой причине он так безропотно принял материнский план – конечно, почти не отдавая себе в этом отчета. И именно по этой причине он молчал, обещая себе употребить все силы на то, чтобы обман не был раскрыт.
Тадеуш взглянул на свои руки, затянутые в дамские перчатки, и с трудом подавил тяжелый вздох, почти сорвавшийся с губ. «По крайней мере, - сказал он себе самым убедительным тоном, на какой был способен, - мне не придется убивать людей».


*Ятровка - жена брата
**Das wird ja immer schlimmer – аналог русского выражения «час от часу не легче»

Вопрос: Ну как?

1. Супер! +1		1	(100%)
2. Норм		0	(0%)
3. Так себе		0	(0%)
4. КГ/АМ		0	(0%)
Всего:		1

@темы: Тем временем в Р`льехе, Содомское греховодье, ...и в повисшей тишине раздавался натужный скрип пера