Путь к сердцу монстра зависит от строения его тела
Пылесосю пол, фальшиво напевая сначала "Гитар", а потом "Фэйритэйл". Я всегда пою попсу, когда мне грустно.
Не знаю, почему это опять вернулось. Огромная, серая, жирная депрессия заполнила весь мир.
Странно... Так странно... До Нового Года всего ничего, оценки неплохие, в школе все в порядке, но что-то не так...
Почему? Зачем нужно такое состояние? Неужели я снова "перегорела"?..
Так бывает, когда ты увлечен чем-то новым. Ты помешан на этом, сходишь с ума, чувствуешь, что это - лучшее, что было в твоей жизни. Все твои мысли только об этом. Дни, недели, а у кого-то и месяцы проходят в таком состоянии. И вдруг, в один прекрасный день ты понимаешь, что ВСЕ. Перегорел.
И хочется лечь. И просто лежать. Никаких мыслей, никаких чувств, никаких эмоций.
Но, увы, это невозможно. И наваливается депрессия. На то, на что ты раньше чуть ли не молился, ты смотришь с равнодушием и каким-то полудетским непониманием: "Разве я мог ЭТО любить? ЭТИМ восхищаться?.."
Но я-то пока еще не перегорела! Мне пока еще нравится то, чем я сейчас увлекаюсь. Пока... Но нравится же!.. Поэтому я не понимаю, что не так...
Вчера было 3 месяца, как бабушки не стало. В ту ночь я почти не плакала. На следующий день я пошла в школу и равнодушно сказала это Наташе. Я видела, как она растерялась.
На меня навалилось какое-то оцепенение. Чувств не было, мыслей тоже. Пустота внутри. Вот и все.
И только на последнем уроке, точнее, перед ним, я разрыдалась. Меня трясло, и я не могла перестать. Из глаз лились слезы, а из груди рвались судорожные рыдания, подвывания и всхлипы.
О том, что случилось на самом деле, знала только Наташа. Эту безобразную сцену видела только она и Маша. Та пыталась меня успокоить, говорила, что все образуется. А с моего языка рвались слова: "В том-то и дело, что ничего уже не образуется! Ничего уже не станет прежним! Все можно исправить, кроме смерти...".
Разумеется, я этого не сказала. Наташа меня кое-как успокоила.
На следующий день были похороны. Я не плакала. Только подкатил ком к горлу, когда я увидела бабушку в гробу в церкви, да пара слезинок скатилось по щекам, когда папа крепко стиснул мои плечи.
Я видела, как опускали гроб. В этом было что-то нереальное, что-то невероятное. Просто не могло быть, что там, в этом страшном узком заколоченном ящике лежит тело... тело того, кто вот еще совсем недавно был жив, дышал, видел, разговаривал...
Мы с мамой были на юге, когда бабушка заболела. Точнее, она заболела в предпоследний день до нашего отъезда. Так что, фактически, когда я уезжала с дачи, я попрощалась с ней навсегда. Ведь когда мы вернулись и поехали в больницу, и потом, когда бабушка лежала дома, она меня не узнавала. Говорила "Аня", но я чувствовала, что она просто помнит имя, но что с ним связано, кто это, что это за человек - нет. Это было ужасно.
Мы с мамой думали, что это надолго - ни мама, ни я в душе уже не надеялись, что это пройдет, хотя говорили друг другу именно так. Но у нас даже мысли не было, что это продлится всего месяц...
На поминках меня хвалили, говорили, что я молодец, что я не растерялась перед трудностями, которые и взрослый-то с трудом сможет перенести. Пели мне прямо-таки дифирамбы. А я... А я не смогла сказать, что за весь месяц я чувствовала только растерянность, страх, жалость и ни на минуту не оставлявшее меня чувство, что что-то неправильно, что что-то пошло не так, как надо, не по плану. Я не смогла признаться, что плакала, меняя бабушке памперс. И не из-за того, что мне бло противно, нет. Просто... что-то сдавило в груди и не давало вздохнуть.
Неделю после этого меня не отпускало чувство, что так не должно быть. Ведь умер человек... Все должно перевернуться, сойти со своих привычных кругов и орбит, скорбеть... Я с детским непонианием оглядывалась вокруг и видела, что все осталось прежним. Так же светит солнце, птицы поют, улыбается знакомая продавщица в кондитерском отделе, Фофа неуместно шутит... Видела, но не понимала - как же так? Разве они не знают? Разве они не чувствуют то, что чувствую я? Разве они не переживают то, что переживаю я?.. И бездушный разум холодно говорил: "Не знают. Не чувствуют. Не переживают. Какое им дело? Им срать.". А неразумная душа орала, вопила, что это неправильно! Что так не должно быть!..
Через неделю она устала, и я смогла осознать, что никому нет дела. Вот так.
Орига, "Полюшко-поле". Я как наяву помню тот день. Я сидела на качелях в беседке и включила ее, чтобы бабушка послушала. Ей не понравилось. "Слышен японский акцент", - сказала она. Но теперь я не могу включать эту песню, чтобы на мои глаза не навернулись слезы...
Я помню наши разговоры. Наши шутки. Наши ссоры. Всегда оканчивающиеся хорошо. И с ужасом понимаю, что ТАКОГО больше не будет. Будет другое. Может быть, даже лучше. Но именно такого - уже никогда. И в этом заключается весь ужас...
К чему это я? Так, периодичная депра. Мир - говно, жизнь - тем более, а я самое наиговнейшее говно. Вот так. И закончим на этом.
Не знаю, почему это опять вернулось. Огромная, серая, жирная депрессия заполнила весь мир.
Странно... Так странно... До Нового Года всего ничего, оценки неплохие, в школе все в порядке, но что-то не так...
Почему? Зачем нужно такое состояние? Неужели я снова "перегорела"?..
Так бывает, когда ты увлечен чем-то новым. Ты помешан на этом, сходишь с ума, чувствуешь, что это - лучшее, что было в твоей жизни. Все твои мысли только об этом. Дни, недели, а у кого-то и месяцы проходят в таком состоянии. И вдруг, в один прекрасный день ты понимаешь, что ВСЕ. Перегорел.
И хочется лечь. И просто лежать. Никаких мыслей, никаких чувств, никаких эмоций.
Но, увы, это невозможно. И наваливается депрессия. На то, на что ты раньше чуть ли не молился, ты смотришь с равнодушием и каким-то полудетским непониманием: "Разве я мог ЭТО любить? ЭТИМ восхищаться?.."
Но я-то пока еще не перегорела! Мне пока еще нравится то, чем я сейчас увлекаюсь. Пока... Но нравится же!.. Поэтому я не понимаю, что не так...
Вчера было 3 месяца, как бабушки не стало. В ту ночь я почти не плакала. На следующий день я пошла в школу и равнодушно сказала это Наташе. Я видела, как она растерялась.
На меня навалилось какое-то оцепенение. Чувств не было, мыслей тоже. Пустота внутри. Вот и все.
И только на последнем уроке, точнее, перед ним, я разрыдалась. Меня трясло, и я не могла перестать. Из глаз лились слезы, а из груди рвались судорожные рыдания, подвывания и всхлипы.
О том, что случилось на самом деле, знала только Наташа. Эту безобразную сцену видела только она и Маша. Та пыталась меня успокоить, говорила, что все образуется. А с моего языка рвались слова: "В том-то и дело, что ничего уже не образуется! Ничего уже не станет прежним! Все можно исправить, кроме смерти...".
Разумеется, я этого не сказала. Наташа меня кое-как успокоила.
На следующий день были похороны. Я не плакала. Только подкатил ком к горлу, когда я увидела бабушку в гробу в церкви, да пара слезинок скатилось по щекам, когда папа крепко стиснул мои плечи.
Я видела, как опускали гроб. В этом было что-то нереальное, что-то невероятное. Просто не могло быть, что там, в этом страшном узком заколоченном ящике лежит тело... тело того, кто вот еще совсем недавно был жив, дышал, видел, разговаривал...
Мы с мамой были на юге, когда бабушка заболела. Точнее, она заболела в предпоследний день до нашего отъезда. Так что, фактически, когда я уезжала с дачи, я попрощалась с ней навсегда. Ведь когда мы вернулись и поехали в больницу, и потом, когда бабушка лежала дома, она меня не узнавала. Говорила "Аня", но я чувствовала, что она просто помнит имя, но что с ним связано, кто это, что это за человек - нет. Это было ужасно.
Мы с мамой думали, что это надолго - ни мама, ни я в душе уже не надеялись, что это пройдет, хотя говорили друг другу именно так. Но у нас даже мысли не было, что это продлится всего месяц...
На поминках меня хвалили, говорили, что я молодец, что я не растерялась перед трудностями, которые и взрослый-то с трудом сможет перенести. Пели мне прямо-таки дифирамбы. А я... А я не смогла сказать, что за весь месяц я чувствовала только растерянность, страх, жалость и ни на минуту не оставлявшее меня чувство, что что-то неправильно, что что-то пошло не так, как надо, не по плану. Я не смогла признаться, что плакала, меняя бабушке памперс. И не из-за того, что мне бло противно, нет. Просто... что-то сдавило в груди и не давало вздохнуть.
Неделю после этого меня не отпускало чувство, что так не должно быть. Ведь умер человек... Все должно перевернуться, сойти со своих привычных кругов и орбит, скорбеть... Я с детским непонианием оглядывалась вокруг и видела, что все осталось прежним. Так же светит солнце, птицы поют, улыбается знакомая продавщица в кондитерском отделе, Фофа неуместно шутит... Видела, но не понимала - как же так? Разве они не знают? Разве они не чувствуют то, что чувствую я? Разве они не переживают то, что переживаю я?.. И бездушный разум холодно говорил: "Не знают. Не чувствуют. Не переживают. Какое им дело? Им срать.". А неразумная душа орала, вопила, что это неправильно! Что так не должно быть!..
Через неделю она устала, и я смогла осознать, что никому нет дела. Вот так.
Орига, "Полюшко-поле". Я как наяву помню тот день. Я сидела на качелях в беседке и включила ее, чтобы бабушка послушала. Ей не понравилось. "Слышен японский акцент", - сказала она. Но теперь я не могу включать эту песню, чтобы на мои глаза не навернулись слезы...
Я помню наши разговоры. Наши шутки. Наши ссоры. Всегда оканчивающиеся хорошо. И с ужасом понимаю, что ТАКОГО больше не будет. Будет другое. Может быть, даже лучше. Но именно такого - уже никогда. И в этом заключается весь ужас...
К чему это я? Так, периодичная депра. Мир - говно, жизнь - тем более, а я самое наиговнейшее говно. Вот так. И закончим на этом.